Задушенный Христос.
В алтаре собора висит крепко пригвожденный Христос.
Гвозди разрывают в кровавое мясо Его тело, Замученное за то, что Он призывал к уничтожению всякого насилья в мире, к уничтожению всякого разъединения людей, всякого разделения на племена и на царства, -- Замученное за то, что Он призывал к уничтожению в мире всякой власти человека над человеком, чтобы не стало больше в мире меж братьями-людьми царей и начальников, рабовладельцев и рабов, Чтобы все были как один, как одна душа, Чтобы не стало никакой власти человека над человеком, кроме одного царя -- Бога, кроме одной власти -- Любви!
Он висит, истерзанный за то, что Он проповедывал, чтобы никогда, никогда, ни во имя чего Не поднялась рука человека на брата-человека, Чтобы ни один человеческий волос не упал никогда от руки брата человека!
Он висит, окровавленный за то, что Он учил любить без предела.
Он растерзан властями за то, что он поднял человека на высочайшую вершину любви, уча его любить и врагов.
Он растерзан священниками за то, что Он хотел сделать всех людей Богами.
И на этой страшной виселице, На которую вздернут Он, невиннейший из невинных,
Насквозь пробитый кровавыми гвоздями, Оплеванный, избитый, растерзанный врагами, На этой виселице, испуская в муках свое последнее дыханье, Он молился за них, за своих врагов, Совершая этим величайшую победу любви!
Он висит, крепко пригвожденный, -- Он, великий уничтожитель всякого насилья, всякого рабства, всякого суда, всех темниц, всех пыток, всех мучений, всех казней в мире. Он висит, крепко пригвожденный кровавыми гвоздями, Которые вбили в Его окровавленные ноги и руки все властители и первосвященники мира!
А перед собором, где висит Распятый, Стоят тысячи юношей в солдатских шинелях, с опущенными к ноге ружьями, Штыки которых ярко горят на солнце.
И священники в золотых ризах, Называющие себя учениками Христа, В торжественной проповеди Учат эти молодые души свято повиноваться великим угнетателям, грабителям и убийцам, царям и начальникам императорам, президентам и фельдмаршалам.
И не содрогающейся, преступно твердой рукой Они благословляют, Они окропляют святою водою эти войска, ружья и пушки -- дьявольские орудия убийства, -- Святою водою, в которую перед тем они погрузили крест с изображением Иисуса, Распятого за то, что Он проповедывал уничтожение всякого братоубийства, уничтожение всех войн, всех войск в мире.
Они кропят этой водой ружья и пушки, Которые будут завтра бешено рвать в кровавые клочья тела братьев-людей!
И тысячи этих обманутых, слепых, как только что родившиеся щенята, юношей Благоговейно стоят пред этими душителями истины Христа, Пред этими гасителями солнца Христова, Держа в одной и той же руке набожно снятую фуражку и ружье, штыком которого они пронзят душу Христа, Когда пойдут совершать свои убийства!
Те, которые одуряют их сейчас, хорошо знают, что Христос не сорвется со своей виселицы и не сойдет к этим несчастным, обманутым детям, чтобы раскрыть им глаза. Они спокойны: Он слишком крепко пригвожден к своему кресту их обманом, насильем и лицемерьем! Ему не вырваться с их виселицы.
Но зато их проповедь, их -- церковных обманщиков, Иуд и слепцов, Каждый день вновь и вновь тысячекратно предающих учение Христа, Проповедь их -- Иуд, обманщиков и слепцов в сияющих манишках пасторов, в белоснежных кружевах пелерин католических ксендзов, в блистающих золотом и драгоценными камнями митрах православных епископов, -- Их проповедь торжественно несется в храмах и на площадях, Ослепляя во всех странах умы миллионов детей народа, приготовляемых для убийства и закланья, Одуряя разум их царей и начальников, одичалых в тьме своего векового насильничества!
О, они хорошо знают, что Христос не сорвется с виселицы, К которой они так крепко Его пригвоздили!
Крик.
На рельсах найден с отрезанной поездом головой юноша-подросток, при котором нашли записку о том, что он лишает себя жизни, чтобы обратить внимание на невыносимое положение ремесленных учеников. (Из столичных газет.)
1.
Чрез несколько часов меня уже не будет, Но крик предсмертный мой, быть может, вас разбудит, Вас, омертвелые, жестокие сердца!
Быть может, содрогнет в вас совесть Моих страданий детских повесть, Страданий детских без конца!..
2.
Мне восемь было только лет, Когда к сапожнику в рабы Я отдан был. Была ль судьба Страшней моей судьбы?
Еще ребенок, я узнал Такие муки!.. О, за что Я обречен был так страдать? За что, за что, за что?!..
Хозяин мой был вечно пьян. И я, дитя, дрожал пред ним, Как бедный лист. О, как меня Он бил ремнем своим!
Он бил меня, терзал меня. Могилой был мне Божий свет. Ремень его в спине моей Врезал кровавый след.
С утра до ночи знал лишь я Побои, брань, проклятий град. С утра до ночи знал лишь я Жестокий жизни ад!
И не был час, и не был миг, Когда б я знал свободы свет, Свободы луч! -- И только: -- Нет! -- Кричала жизнь в ответ.
Товарищи сносили все. Но я не мог. И, наконец, Я убежал. И бил меня, Безумно бил отец!
Нужда! Проклятая нужда! Детей должны отцы продать, Когда детям в лучах златых Развиться б и играть!
Потом в подвале жил сыром, В парах кислот, в отраве злой, Вдыхая яд в больную грудь, Я в медной мастерской.
И вновь побои. Вновь весь ад! Два раза руки на себя Я поднимал. Но я не мог Убить тогда себя...
Таких, как я, милльон меж вас. Детей таких милльон сейчас В таких же муках, без конца, Страдает между вас.
Никто не слышит их. Никто Не внемлет их слезам, мольбам.
Пощады нет ни их душе, Ни бедным их телам!
3.
И я решил... Чрез несколько часов На рельсы голова моя приляжет, И рельсы кровь моя безвинная зальет.
Пусть эта смерть моя все скажет! Пусть смерть моя живым оковы их развяжет! Пусть кровь моя живым спасенье принесет!
Записку эту на груди моей найдете. Вы в ней предсмертный крик мой все прочтете, -- Мой крик за всех замученных, как я, За всех обиженных задавленные стоны, За всех загубленных немые миллионы!
Не долго мне осталось уж страдать... Но не легко мне умирать!.. Я так хотел бы жить! Хотел бы видеть солнце Хоть в наше тусклое подвальное оконце... Хотел бы видеть почки и траву... И бедных юношей-товарищей семью...
Но нет. Я так решил. И я себя убью, Чтоб повесть скорбную мою О нас о всех узнали люди! Чтоб жалость дрогнула в их груди!
Услышьте же мой крик, крик нашего страданья! Услышьте в нем милльонов жертв рыданья Таких, как я!..
Да, я себя убью, Но вы мольбу услышите мою?!..
Спасите их!..
|
