Любите ли вы Брамса?

Мы порой и не замечаем, сколько звезд окружают нас: актеры, писатели, музыканты. Все они ходят по улицам, посещают магазины, от нас с вами ничем таким, как люди, не отличаются. Да и как люди-то они, может быть, как раз совсем и неинтересны — люди как люди: едят, пьют, в туалет, простите, захаживают. Все это для желтой прессы, а так — ничего особенного. Конечно, они посостоятельнее многих, бывают в ресторанах и на презентациях — правда, чаще все-таки не за свой счет. Иногда где-нибудь во вполне общедоступном месте столкнешься со звездой нос к носу от неожиданности, потом всем рассказываешь… Есть даже такой разряд рассказов — про то, как ехали со звездой в одном купе. Обычно это на юг или в Москву, и обязательно в приличном поезде, хотя и не СВ.

В одном купе, никуда не денешься, бывают, конечно, неожиданности. Вот тут как-то сижу в купе и готовлюсь ехать. Заходит попутчик, одет скромненько. Но тут, пристроив свой плащ на вешалку, этот молодой человек раскрывает папочку, довольно тонкую. И вскоре вслед за этим звучит из папочки знакомый аккорд. Неожиданно, надо сказать, в купе поезда — значит, “Виндоуз” загрузились. Стоит такой агрегат, сразу видно, почти как автомобиль, батарейки “до Москвы хватает”, как скромно заметил владелец, “если фильмы не смотреть”. Это всем бы в ноутбук такую батарейку и DVD. Поднимает он глаза на девушку напротив и говорит по-простецки: “В шашки играть будете?” Она недолго колебалась, пересела к нему поближе, мышь положила себе на колено. И обыграла кавалера — раз и еще раз. Кавалер ответные ходы обдумывал подолгу, и чай к тому времени выпили, так что все сразу легли спать и продолжения не последовало. Это все к тому, какой контингент едет в Москву в фирменном поезде после повышения тарифов.

Но к дальнейшему повествованию это не имеет никакого отношения. Наш герой — имя его тут особой роли не играет, поэтому мы не будем в дальнейшем упоминать его по имени — человек интеллигентной специальности, хорош собою. Правда, едет поездом в Москву, по делам. Героиня же, как можно было уже догадаться, тоже, как говорится, не лыком шита и даже более — так что ее имени не будем упоминать еще и потому, что оно пользуется известностью, звучит с экранов и по радио. Фабула нашего рассказа уместилась бы в одном недлинном предложении, где речь, собственно, велась бы о встрече и знакомстве героя и героини, ничего больше такого особенного. Но что делает эту историю, если ее можно назвать историей, достойной сюжета, так это детали и вытекающая мораль, которую мы, из соображений ненавязчивости, предоставим читателю вывести самостоятельно.

Итак, герой почти сразу узнал героиню, как только она вошла. Спутники героини сначала втолкнули в купе огромный чемоданище, затем поместили на багажной полке, где уже имелась скромная сумка героя, большой пакет, с которым героиня просила осторожнее. Шутка сказать, концертное платье. Спутники ушли, она села и сидит. В лице, знаете, такая одухотворенность. Потом встала и пошла курить. Тут-то герой и догадался, что в сегодняшней газете уже видел это лицо, лицо известной пианистки. Вот как поворачивается судьба!

Поезд тем временем трогается, все рассаживаются, заходит проводник. Героиня достает книжку, герой тоже. Так и сидят рядышком, читают, ничего не происходит. Вот, думает он, сейчас будет чай пить — и сам себе у проводника заказывает чай. Но она чай пить вроде бы не собирается, а ему запросто говорит: подвигайтесь, пожалуйста, к столику, там удобнее. Он благодарит, придав голосу чувствительность тона, и, перемещаясь со стаканом, думает, как бы это проявить особенную осторожность: чаем, к примеру, не облить по неосторожности саму даму или ее чемодан. Ведь близость всего высокого способствует некоторой неуклюжести приближающегося, потому что дух у него отчасти захвачен и беспокоится, отторгая всякую вульгарность, — тут-то и опрокинешь что-нибудь ненароком. Конечно, кому рассказать: облил, к примеру, чаем ту или иную знаменитость.

Надо бы, думает, пойти в тамбур, покурить с ней за компанию. Только вот как признаться в узнавании ее личности и, вообще, о чем с нею говорить? Об искренней своей любви к музыке, эрудицию проявить? Вот так, с места в карьер, что-нибудь вроде: “А есть одна пьеса, которую в концерте и я сыграл бы не хуже вашего. Композитора Кейджа, „Четыре — тридцать три” называется”. Она, конечно, ответит: “Кейджа это любой, извиняюсь, дурак может, вот и вы, пожалуй, справитесь. А попробуйте какого-нибудь Глюка или, положим, того же Калинникова, это вам не сонатина Клементи”. Боже мой, какая пошлятина выходит! Так нельзя. И ведь не поверит в искренность, подумает, что вот, дескать, подмазывается. Надоело ей, наверное, все про музыку да про музыку, это как если бы нашему герою говорили что-нибудь по его интеллигентной специальности, в которой он сам — дока. Так, выслушал бы — из вежливости приличия. Газету же вот так предъявить — тоже банально, сразу все испортишь. На концерте-то ее ведь и не был ни разу, а то хоть был бы повод. Можно попытаться, правда, найти общих знакомых, что не совсем лишено смысла при его, героя, общей интеллигентности и отдельных приятельствах в различных сферах. Мир в целом тесен — если задуматься, то окажется, что через одного-двух человек ты знаком с уймой всякого народа, хоть даже с президентом Путиным.

Напротив между тем уже легли спать. Внизу неприметная какая-то дамочка, наверху мужик — он, войдя, расстегнул при всех ширинку и снял брюки, явив взору попутчиков спортивные штаны с лампасом. Вроде бы и чувствуется забота о брюках, а в первый момент выглядит неэлегантно. Надо заметить, что пианистка тогда еще не появилась, она вскочила вместе с провожающими в последний момент. Но хоть бы там десять звезд классической музыки разом ввалились в купе, соседи напротив ни за что не узнали бы их, сразу видно. Будь это звезды спорта или телесериала, тогда бы узнали. Ну, разве дирижера Гергиева по характерной небритости, и то потому, что на всех автобусных остановках висел.

Тут и чай подходит к концу. Долго сидеть у столика, злоупотребляя гостеприимством, неудобно, пора идти курить. А она не идет, уже покурила до чая. Так ничего и не происходит. Вроде симпатичная такая, все французский роман читает — впрочем, в переводе. Поглядывает же на нее наш герой искоса, держась за свой подстаканник. Однако, глядя, скажем, на пальцы, ничего и не увидишь особенного, пальцы как пальцы. Здоровая такая клешня, конечно, — только представить, как она взлетает, растопыренная, над клавишами. А вот ноги, вот и в джинсы затянутый, в обычные такие джинсы, простите, зад: зад как зад, без изъянов, привлекательный даже — хотя и не более привлекательный, чем какой-нибудь другой аналогичный в отношении размеров и общего очертания. Представить только, как касается он табурета — уже не в джинсах, конечно, — а вокруг концерт, пальцы над клавишами порхают, публика не то что кашлянуть — выдохнуть боится. Прикосновение к прекрасному! Боже, и все на нее все время пялятся — привыкла уже, наверное.

Тут герой не выдерживает всего этого и направляется курить. И что вы думаете? Пока он там курит, размышляет о стечениях обстоятельств, пианистическом искусстве, дамских прелестях и пересечениях судеб, героиня делает то же, что и все. А все ложатся спать — и продолжение отсюда никак не следует. Потому что, кроме всего прочего, не надо в таких случаях спать по привычке до самого московского перрона, а там уже явились ее спутники за чемоданом.

Конечно, если кому рассказать — интереснее бы вышло, если бы знакомство состоялось. Но, с другой, стороны, и так неплохо — проявить такт и деликатность, войти в положение, позаботиться о чувствах. Сколько вокруг нее мужиков увивается — а тут благородное такое поклонение, как бы издалека. Ведь надоели ей эти поклонники, все с цветами и прочее, надо и инкогнито поездить однажды из Петербурга в Москву. Быть знаменитым некрасиво, и все такое. Так отчего же не поспособствовать в меру сил? Есть, правда, и еще одно соображение, удерживавшее нашего героя, в целом чуждого интеллигентной робости перед дамами, от раскрытия героининого инкогнито. Вдруг бы оказалась не она — в том смысле, что сходство с газетным изображением отнести за счет распаленной фантазии, а концертное платье она везла, положим, какой-нибудь подруге? Или все-таки она? Кто их разберет!