Аттитюды и реальное поведение.

В течение длительного времени изучения аттитюдов не возникало сомнений в том, что знание аттитюда полезно потому, что позволяет прогнозировать по­ведение. Казалось само собой разумеющимся, что аттитюду соответ­ствует определенное поведение. Однако вскоре возникло затрудне­ние в объяснении связи аттитюд―поведение. Оно было обнаружено после осуществления известного эксперимента Р. Лапьера в 1934 г.

Эксперимент состоял в следующем. Лапьер с двумя студентами-китайцами путешествовал по США. Они посетили 252 отеля и почти во всех случаях (за исключением одного) встретили в них нормаль­ный прием, соответствующий стандартам сервиса. Никакого различия в обслуживании самого Лапьера и его студентов-китайцев обнаруже­но не было. После завершения путешествия (спустя два года) Лапьер обратился в 251 отель с письмами, в которых содержалась просьба ответить, может ли он надеяться вновь на гостеприимство, если посе­тит отель в сопровождении тех же двух китайцев, теперь уже его со­трудников. Ответ пришел из 128 отелей, причем только в одном со­держалось согласие, в 52% был отказ, в остальных уклончивые фор­мулировки. Лапьер интерпретировал эти данные так, что между аттитюдом (отношение к лицам китайской национальности) и реаль­ным поведением хозяев отелей существует расхождение. Из ответов на письма можно было заключить о наличии негативного аттитюда, в то время как в реальном поведении он не был проявлен, напротив, по­ведение было организовано так, как если бы совершалось на основа­нии позитивного аттитюда.

Этот вывод получил название «парадокса Лапьера» и дал основа­ния для глубокого скептицизма относительно изучения аттитюда. Если реальное поведение не строится в соответствии с аттитюдом, какой смысл в изучении этого феномена? Упадок интереса к аттитюдам в значительной мере был связан с обнаружением этого эффекта.

В последующие годы предпринимались различные меры для пре­одоления обозначившихся трудностей. С одной стороны, были сдела­ны усилия для совершенствования техники измерений аттитюдов (выс­казывалось предположение, что в эксперименте Лапьера шкала была несовершенной); с другой стороны, выдвигались новые объяснитель­ные гипотезы. Некоторые из этих предложений вызывают особый ин­терес. М. Рокич высказал идею, что у человека существуют одновре­менно два аттитюда: на объект и на ситуацию. «Включаться» может то один, то другой аттитюд. В эксперименте Лапьера аттитюд на объект был негативным (отношение к китайцам), но возобладал аттитюд на ситуацию ― хозяин отеля в конкретной ситуации действовал соглас­но принятым нормам сервиса. В предложении Д. Каца и Э. Стотленда мысль о различном проявлении каких-то разных сторон аттитюда при­обрела иную форму: они предположили, что в разных ситуациях мо­жет проявляться то когнитивный, то аффективный компоненты атти­тюда и результат поэтому будет различным.

Стремление найти новые обоснования связи аттитюдов с поведени­ем обусловило возрождение интереса к этой проблематике. В 1980-е го­ды было предложено несколько новых объяснений «неуспеха» Лапьера [Андреева, 2000].

Прежде всего были установлены причины, «осложняющие» воз­действие аттитюда на поведение (их было названо 40!), и вместе с тем факторы, которые могут противостоять этим причинам: сила ат­титюда (аттитюд считается сильным, если он в ответ на стимул воз­никает немедленно: «змея» ― «зло»!), ожидаемость аттитюда («я так и знал!»). Таким образом, были оговорены условия, при которых поло­жение о влиянии аттитюда на поведение сохраняло свое значение [Аронсон, 1998].

Другие попытки связаны с разработкой особых теорий, также ого­варивающих более сложную связь между аттитюдом и поведением. А. Айзен и М. Фишбайн предложили идею «точечного совпадения» элементов аттитюда и поведения, суть которой состоит в том, что необходимо сравнивать однопорядковые уровни того и другого явле­ния, а именно: если берется «глобальный» аттитюд, то его надо срав­нивать не с отдельным поведенческим актом, а с целой их совокуп­ностью. В противном случае совпадения не будет, но это и не будет доказательством ложности общего положения о связи аттитюдов с поведением [Хьюстон и др., 2001]. Близкую теорию ― «смывающего потока» ― предложил Л. Райтсмен, перечислив обстоятельства, кото­рые как бы «смывают» очевидность влияния аттитюда на поведение (например, «вмешательство» других факторов, столкновение проти­воречивых аттитюдов и пр.).

Все названные подходы пытались сохранить устоявшееся положе­ние о том, что знание аттитюда полезно, поскольку позволяет ― с той или иной степенью уверенности ― прогнозировать поведение. По-видимому, не слишком большая убедительность аргументации заставила искать и принципиально иной подход к вопросу. Д. Бем пред­положил, что существует обратное отношение между аттитюдом и поведением, а именно: поведение влияет на аттитюд. Логика его рас­суждений такова: возможно, что человек сначала наблюдает свое по­ведение (не ходит на рок-концерты), а лишь затем умозаключает о своем аттитюде (не любит рок-музыку).

Поиски свидетельствуют о признании важности проблемы атти­тюдов для объяснения поведения. Однако, поскольку исчерпывающих объяснительных моделей создать так и не удалось, вопрос упирается как минимум в две общие методологические трудности. С одной сто­роны, все исследования, как правило, ведутся в условиях лаборато­рии: это и упрощает исследовательские ситуации (схематизирует их), и отрывает их от реального социального контекста. С другой стороны, даже если эксперименты и выносятся в поле, объяснения все равно строятся лишь при помощи апелляций к микросреде, в отрыве от рас­смотрения поведения личности в более широкой социальной струк­туре. Изучение социальных установок вряд ли может быть продуктив­ным при соблюдении лишь предложенных норм исследования.