Глава 32. Этот сон снился мне с самого детства

 

Этот сон снился мне с самого детства. Он не оставлял меня даже наяву. Я неизменно просыпалась в холодном поту, на смятых простынях. Я старалась забыть сон, думая о реально существующих вещах. «Квадратный корень любого положительного числа может быть извлечен с помощью формулы Ньютона...» Так я и справлялась, цепляясь за действительность.

Но той ночью в середине декабря я снова увидела этот сон — ярче, чем обычно. Избавиться от воспоминаний о нем мне не удавалось.

«Антаназия... Антаназия...»

Сначала женский голос звучал, как колыбельная среди высоких заснеженных гор. Острые черные скалы торчали среди сугробов, словно неровные зубы. Словно клыки. Снег сыпал все сильнее, гуще — так, что становилось страшно, будто у бури была душа, жаждущая крови.

«Антаназия!»

Меня всегда окликали трижды. На третий раз голос срывался в крик, словно кто-то падал со скалы в пропасть.

Затем наступило молчание. Слышались лишь завывание ветра и шорох падающего снега, который скрывал далекие горные пики...

Я резко открыла глаза и несколько минут лежала, пытаясь осмыслить свой сон. В конце концов мне это удалось. Скинув смятое покрывало, я опустила ноги на холодный деревянный пол, подошла к шкафу и осторожно выдвинула нижний ящик. Среди старых футболок я вслепую нащупала книгу, которую дал мне Люциус, вернулась в постель и включила лампу.

При тусклом свете я прочитала уже знакомое название, перелистнула страницы, ища вложенный в книгу конверт. Он нашелся страницах в сорока от тяжелой серебряной закладки Люциуса. Как ни странно мои руки не дрожали.

Я осторожно открыла тонкий конверт и двумя пальцами извлекла из него фотографию. Женщина в темно-красном шелковом платье смотрела в объектив, непринужденно расправив плечи. Серебряный обруч поддерживал кудрявые черные волосы, собранные в высокую прическу. Не красавица: нос грубоват, а рот слишком велик, — зато осанка поистине королевская. В уголках губ скрывался намек на улыбку. Шею обвивала тонкая, почти незаметная цепочка с подвеской из темного драгоценного камня.

Моя родная мать...

Я вгляделась в фотографию: глаза, нос, рот — совсем как мои. Лицо Микаэлы Драгомир было ужасно знакомым, и неудивительно — я каждый день видела его в зеркале. И тем не менее женщина на фотографии отличалась от меня. Ее отличало качество, гораздо более важное, чем обычная красота. Она была настоящей.

Я вспомнила слова Люциуса: «Американки... Почему вы хотите стать невидимыми? Почему не хотите обозначить свое физическое присутствие в этом мире?»

Даже на старой фотографии было заметно, что моя мама — настоящая. Даже с фотографии она пленяла. Она была из тех женщин, которые притягивают все взгляды.

В поисках даты я перевернула снимок, но не обнаружила никаких надписей. Я долго изучала материнское лицо, мне слышался голос из сна. Раз за разом я вслушивалась в колыбельную матери, пытаясь смириться с болью утраты. Что означал ее крик — страх смерти или тревогу за меня? Или боязнь вечной разлуки?

Бремя прошлого стало невыносимым, и я решила вернуть фотографию в конверт. Оказалось, в конверте лежало что-то еще. Я осторожно положила фотографию на стол, перевернула конверт и вытряхнула из него почти прозрачный клочок бумаги.

Я узнала летящий почерк Люциуса — так он написал свою фамилию на доске, свое послание в книге...

 

Антаназия, разве она не прекрасна?

Разве она не властна?

Разве у нее не королевская осанка?

Разве она не похожа на тебя?

 

Почти стихи. Ода, посвященная мне.

Я перечитала строфу, хотя запомнила ее с первого раза, вложила записку в конверт вместе с фотографией, сунула в учебник и оставила его на столе. Обернулась и посмотрела на свое отражение в зеркале, висевшем на двери. В полутьме меня можно было принять за Микаэлу Драгомир, а мою ночную рубашку — за вечернее платье.

Повинуясь внезапному порыву, я подняла волосы наверх и расправила плечи.

 

Разве она не прекрасна?

Разве она не властна?

Разве у нее не королевская осанка?

Разве она не похожа на тебя?

 

Отпустив волосы, я выключила свет и залезла в постель, не зная, чего мне хочется больше — плакать или смеяться.

 

Разве она не похожа на тебя?