Агорофобия и связанные с ней сложные фобии

Ядро когнитивной организации заключает в себе дилемму: же­лаемая свобода подразумевает одиночество, которое пугает, а об­щество или чья-нибудь опека несут в себе смысл принуждения со стороны других. Далее. В согласии со сложившимися когнитивны­ми структурами ожидается, что дружеские отношения и опека долж­ны поддерживаться за счет сильной редукции личной свободы ис­следовать жизнь и наслаждаться ею. От покровителя согласно цен­тральным конструктам пациента ожидаются принуждение и сверх­контроль. Незнакомые люди кажутся потенциальными врагами или, по крайней мере, равнодушными к затруднениям и нечувствитель­ными к его страданиям. Пациент воспринимает себя как «ослаб­ленного» и склонного к физическим недомоганиям. Причина возникновения такого ядра когнитивной организации психики усмат­ривается в сложившейся в детстве модели тревожной привязанно­сти, иными словами, устойчивом убеждении в непостоянстве отно­шения близких людей.

В истории детства пациентов с синдромом агорафобии нетруд­но бывает найти такой объект привязанности, который системати­чески:

был бы сверхопекающим и сверхконтролирущим и вследствие этого ограничивал свободу исследования и укреплял в мысли, что пациент «ослабленный» и «больной»;

отвечал отказом на желания пациента дружбы и помощи;

часто угрожал бы бросить его одного, чтобы заставить подчи­ниться;

испытывал бы тревожность сам, вследствие чего стимулировал возникновение конструктов страха за себя и страха окружающего мира.

В ходе решения проблем, порожденных конфликтом между сво­бодой-одиночеством и опекой-стесненностью, потенциальный агорафобик обычно в детском возрасте становится сверхконтроли­рующим себя и других людей. Контролируя свою «ослабленность» (чувство неприспособленности), можно избежать тревоги и сверхо­пеки со стороны встревоженной матери и получить разрешение идти играть с друзьями. Если бы такая «ослабленность» была обнаруже­на, последовал бы немедленный запрет на прогулки, возможно, на много дней, и лишение связанных с ней приятных моментов; воз­можно, дело дошло бы и до ограничения «места проживания», иног­да вплоть до «обездвиживания» укладыванием в постель. Контро­лируя поведение других через демонстрацию им своей «мощи» или с помощью искусного «обольщения», можно добиться их располо­жения при надобности или же избавиться от них, если их общество становится в тягость.

Благодаря такой склонности к сверхконтролю (манипулятивно­му контролю) ребенок обретает способность справляться с разны­ми сложными коммуникативными проблемами и со своим эмоцио­нальным возбуждением.

Когнитивное развитие происходит при сильном и постоянном влиянии «фильтра» сверхконтроля, ведя к оформлению и верба­лизации совершенно определенных и жестоких представлений о себе и межличностной реальности. Эти представления в период между окончанием подросткового возраста и началом клиничес­кого синдрома выражаются в тревогах, касающихся личной сво­боды, нежелания терпеть даже малейшую зависимость от других, противоречивых переживаний самоущербности и личного (физи­ческого, социального и морального) «могущества» - в качестве вторичных защитно-компенсаторных черт Я. С такого рода защит­ной зоной ядра пораженных тревожностью конструктов - представлений о себе и окружающем мире - подростки нередко спо­собны вырасти здоровыми и жизнерадостными и часто становят­ся предприимчивыми молодыми людьми, уважаемыми своими сверстниками и вполне удачливыми на выбранном профессиональ­ном пути. Тем не менее в такой когнитивной организации есть сла­бое место. Способность контролировать свои эмоции «слабости» и манипулировать межличностными взаимоотношениями - не луч­шее средство получить четкое представление о них. Желание как можно скорее поставить под контроль названные феномены с це­лью подавить их или изменить несовместимо с возможностью все­стороннего знакомства с ними. Самоконтроль, осуществляемый без должного предварительного самонаблюдения, скорее будет не­эффективным и препятствующим накоплению динамично изменя­ющихся знаний о себе. Это, в частности, верно в отношении соб­ственных эмоций неудовольствия, которые необходимо прожи­вать, чтобы понять их связь со всей психической и внутриличнос­тной жизнью; агорафобик стремится немедленно поставить их под свой контроль, тем самым преграждая путь к само -исследованию и само -познанию. Когда такой человек сталкивается с события­ми которые он не в состоянии контролировать, увеличивающи­ми риск остаться в одиночестве или стеснить личную свободу, он видит себя неспособным ассимилировать необходимый в таких случаях эмоциональный опыт. Пациент пытается скорее контро­лировать, чем пережить и прочувствовать свои эмоциональные переживания и межличностные взаимоотношения, вызывающие их. Обнаружив свою неспособность подойти к эмоциям конструк­тивно, пациент склонен выдвигать неточные (отвлекающие вни­мание) гипотезы о причинах своих эмоционально неприятных при­вычек. Будучи неспособным контролировать свои эмоции, он с трудом связывает это с природой своей личности (ведь все, что внутриличностное, это моя собственность и должно подчиняться моему контролю) и потому склонен приписывать свои болезнен­ные эмоциональные реакции влиянию независимых от него обсто­ятельств: например, болезни, угрожающей его способности сохра­нить контроль над собой (характерный страх «потери контроля», «безумия», слабости и т.д.). Конечно, такая ошибочная каузаль­ная атрибуция способна вызвать реакции страха и замкнуть ха­рактерный искаженный цикл неприятных эмоций и искаженных суждений.

Единственный способ контролировать ошибочно понимаемые реакции страха в период возникновения синдрома - избегать ситу­аций, чаще всего вызывающих такие реакции (фактическое «оди­ночество», при котором, вероятно, никто не поможет «больному» пациенту, когда он в очередной раз «пытается» контролировать).

Это ведет к генерализации стратегии избегания, замыкая в по­рочный круг причины и следствия агорафобии.