Запоздалое письмоНикто не переводил заставу на тревожный режим, на границе было спокойно. Возвращаясь с наряда, пограничники докладывали: «Никаких происшествий не случилось». И всё же застава жила в тревоге. — Ну как он? — спрашивали солдаты у дежурного, показывая на окна квартиры начальника. Дежурный пожимал плечами: ничего определённого… — Ждём вертолёт… Больше всех из пограничников был встревожен сержант Степанов — это он вёл на поводу лошадь через Бешенку. И хотя Вовкин отец говорил ему: «Перестаньте, сержант… Никто вас ни в чём не винит…» — Степанов успокоиться не мог. Он называл себя растяпой, шикал на собак, если те подавали голос, ворчал на солдат, если они, по его мнению, чересчур громко стучали подкованными каблуками. А на занятиях физической подготовкой команду подавал почти шёпотом. — Сергеенко! Что вы делаете соскок с перекладины так, что земля вздрагивает? Забыли, на заставе больной человек… — тихо выговаривал он солдату, и тот на цыпочках возвращался на своё место в строю… Но вот над заставой застрекотал вертолёт. Он сделал круг и пошёл на посадку прямо перед воротами заставы, в центре небольшой поляны. Вовкин отец и дежурный по заставе торопливо зашагали навстречу вышедшему из вертолёта пожилому военному. Военный снял шинель и… превратился в доктора: под шинелью у него был белый халат. Доктор осмотрел метавшегося в жару Вовку и сказал: — Да, рановато он открыл купальный сезон… Так я и думал: воспаление лёгких… Только вы, мамаша, духом не падайте: сын у вас крепыш, сердечко работает отлично, оглянуться не успеете, как он уже будет проситься на улицу… Мама хотела улыбнуться, но улыбка не получилась. Очень она переволновалась и устала. Как только доктор улетел, бабушка Марфа заставила маму лечь в постель. — Теперь я заступлю на дежурство… Можешь не сомневаться, я сиделка опытная. Против наших с дедом лекарств и доктор не возражает… Бабушкино лекарство — малиновое варенье — пока применять было нельзя: Вовка не выходил из забытья и ничего не ел, не пил; другое дело — лекарство дедушки Матвея — медвежье сало: доктор велел хорошенько растереть салом Вовкину грудь. Не одна только бабушка Марфа могла заменить Вовкину маму у постели больного. И Светка могла, и Светкина мама. Ведь Клавдия Петровна была самая настоящая медицинская сестра. А Светка старалась вовсю. Она почти всё время была у Клюевых или играла под окнами их квартиры. — Я тоже хочу быть сиделкой, — говорила она. — Ну конечно… — сказала Клавдия Петровна. — Чего-чего, а сиделка из тебя вряд ли получится. Разве что сиделка-непосиделка! Станет Вовчик поправляться, ему как раз такая сиделка понадобится… Найдётся ли на свете мальчишка или девчонка, которым бы нравились уколы? Ох, как не любил уколы Вовка! Но на этот раз он просто их не чувствовал, а они быстро подействовали, и уже на второй день градусник сбавил, Вовка задышал ровнее, а к вечеру пришёл в себя и попросил пить. — Ну, слава богу, оклемался… — сказала бабушка Марфа. — Теперь пойдёт мой внучек на поправку… Светка быстро разнесла бабушкины слова по заставе.. — Оклемался… — сообщила она сержанту Степанову. — Пить попросил… — Оклемался… — доложила она солдату-повару, которого все величали Иваном Ивановичем. И тот решил срочно наварить для Вовки целый котёл компота. — Холодненький компот… очень даже жажду утоляет. Спроси-ка у сержанта Куликова: когда его жажда мучает, так он запросто бачок компота выхлещет! Даже пробегая мимо часового — ас часовым разговаривать не положено по уставу! — Светка пропела: — Оклемался… Оклемался Клюев Вовка!.. Однако по-настоящему оклемался Вовка только на шестой день — так, что мог сесть в постели. Чтобы было удобнее, мать обложила его подушками. Всё бы хорошо, если бы не уколы. Хнычь не хнычь, а вошла Клавдия Петровна — укладывайся на живот. Мама подавала Клавдии Петровне прокипячённый шприц, та набирала в него лекарство из крошечных бутылочек, спускала Вовке пониже трусики и… — Не напрягайся, Вовчик, лежи спокойно, ты же знаешь, что не больно. Во-первых, у меня рука лёгкая, спроси кого хочешь, а во-вторых, укол с новокаином, он обезболивает… Вот и всё! И такое «вот и всё» три раза в сутки!.. Хныкал Вовка, да куда от уколов денешься: ладно, стаскивайте трусики, колите! Но однажды он заартачился, и виной тому была Светка. Клавдия Петровна только приготовила этот самый шприц для этой самой инъекции, и вдруг — нате! — в комнату является Светка. Подошла как ни в чём не бывало к самой постели и давай нахально смотреть на Вовку. — Чего пришла? — проворчал Вовка. — Чего смотришь? — Чудак, думаешь, мне уколов не делали? Сколько угодно… И доктор делал, и мама… Сделав укол, Клавдия Петровна ушла. Ушла и Вовкина мама полоскать на озере бельё. А Светка осталась. Она присела на край Вовкиной кроватки. По правде, Вовка рад был Светке: ведь так скучно быть одному. Но то, что Светка пришла, а он лежал со спущенными трусиками!.. Нет, этого он не простит Светке. И Вовка отвернулся к стене. — Ну чего ты, малышка, отворачиваешься? — начала было Светка. — С тобой как с человеком разговаривают, а ты нос воротишь… И тут Вовка, сам того не желая, вдруг выпалил: — А тебя не просят разговаривать… Отскочь!.. Светка просто опешила. Она вскочила с кровати, губы у неё дрожали. Раз! — и она у двери. Вовка хотел вскочить, крикнуть, что он нечаянно, что он не думал её обидеть, но было поздно: хлопнула дверь, простучали Светкины каблучки по ступенькам, и Вовка снова остался один. Воротилась с озера мама. — А где же Света? — удивилась она. — Я думала, она с тобой. Я ей говорила, что ты скучаешь. — Нисколько не скучаю… — сказал Вовка, стараясь не разреветься. — Ты лучше альбом дай и карандаши, я рисовать буду… Письмо буду Сеньке-тюбетейке рисовать… Мама порылась в чемодане, достала альбом для рисования и коробку цветных карандашей. Вовка уселся поудобнее, открыл альбом, взял карандаш и задумался: надо было такое нарисовать, чтобы Сенька понял, почему Вовка так долго не давал о себе знать. Сначала Вовка нарисовал крытый грузовик, в котором они ехали со станции до отрядного посёлка, потом нарисовал подводу с вещами, а вот себя, сидящего на той подводе рядом со Светкой, рисовать не стал. Не стал рисовать и лошадь с двумя корзинами по бокам, в которых они со Светкой добирались до Бешенки, и, уж конечно, не нарисовал, как его за штаны ухватила девчонка и не дала ему вывалиться в воду и угодить в водопад… А лучше всех получился у Вовки маленький человечек, лежащий в постели с большим градусником под мышкой. Тут Сенька-тюбетейка мигом поймёт, какая с Вовкой беда… Рисовал Вовка своё письмо, а сам всё поглядывал в окно: не покажется ли во дворе Светка. А когда увидел её, то живо стал на коленки и прислонил альбом к стеклу. Очень хотел Вовка, чтобы она увидела его рисунки. Но Светка даже и не посмотрела в сторону клюевского окошка…
|
