Истина и формы ее инобытия
При гносеологическом подходе к феномену истины необходимо избежать двух крайностей: наивного объективизма и догматизма, с одной стороны, субъективизма и релятивизма – с другой. Надо, следовательно, постараться дать такое определение истине, которое учитывает роль субъекта и не субъективирует истину; понимает момент относительности и исторической ограниченности
1 За исключением, пожалуй, экзистенциальной трактовки истины в последнем онтологическом аспекте. 2 Например, М.Фуко заявляет, что «познание скорее укоренено в ошибках жизни, нежели открыто навстречу истине мира» и что «ошибка есть корень всего того, что, собственно, и конституирует человеческую мысль и ее историю» (Фуко М. Жизнь: опыт и наука // Вопр. философии. 1993. № 5. С. 52). В такой направленности на замену истины понятием ошибки М.Фуко сходится с К.Поппером, для которого процесс познания – перманентное избавление от заблуждений посредством процедуры фальсификации. О ней речь ниже. 3 По мысли которого истина – не более чем полезная фикция в борьбе за жизненное господство. «Истина, – пишет Ф. Ницше, – есть тот род заблуждения, без которого определенный род живых существ не мог бы жить. Ценность для жизни является последним основанием» (Ницше Ф. Воля к власти. М, 1994. С. 229). любых наших знаний (как в индивидуальном, так и в социальном планах), но при этом не доводит эту относительность до релятивистских и в конечном счете до скептических утверждений. С этих позиций нам представляется вполне разумным определение истины как такого объективного содержания наших знаний, которое не зависит ни от человека, ни от человечества. Подобное понимание восходит к марксисту В.И. Ленину, но оно может разделяться мыслителями и совершенно иных философских взглядов – например Н.О. Лосским. По Н.О. Лосскому, истина – это имманентное обладание идеей трансцендентной предметности. В обоих определениях подчеркнуты два важных момента. Во-первых, знание, претендующее на истинность, необходимо субъективно (имманентно) по форме своего существования, т.е. имеет человеческое измерение. Без живого человека говорить об истине в гносеологическом плане бессмысленно. Во-вторых, истинное знание объективно (трансцендентно) в смысле отсутствия в его содержании субъективно-психологических примесей (субъективистских домыслов или, в просторечье, отсебятины). Совершенно ясно, что подобное гносеологическое понимание истины,с одной стороны, носит регулятивно-целевой характер, а с другой – имеет отношение прежде всего к знанию понятийно-рационального типа и отчасти к философии. Гуманитарное же рациональное знание (за исключением гуманитарных наук), а также внерациональные формы опыта регулируются иными аспектами истины, о которых речь шла выше (правда, откровение, правота). Уточним подобное понимание истины через ее противопоставление мнению, заблуждению и лжи как формам инобытия истины. Истина и мнение В греческой философии истина устойчиво противополагается мнению (doxa). Наиболее последовательно его проводит в своих диалогах Платон (см. его знаменитый «Теэтет»). Мнение есть знание субъективное, полное психологических и разного рода иных предрассудков. В мире мнений причудливо перемешаны истина и ложь. Но даже если мнение и истинно, то это всегда истина в себе,т.е. необоснованное и крайне проблематическое знание. Мнение же, перешедшее из ранга истины в себе в ранг истины для нас,представляет собой знание доказанное, т.е. удостоверенное в качестве независимого от наших субъективно-психологических особенностей и домыслов. Мир мнений – это мир толпы, мир общественных химер, где благодаря современным средствам массовой информации доказательство подменено психологическим убеждением и даже целенаправленным внушением. Мир скачущих политических рейтингов, искусственно вздутых кумиров, мгновенного изменения общественных вкусов и пристрастий – все это даже не «удовлетворение щекочущего влечения высказать свое мнение», как высказался о прессе еще Гегель в своей «Философии права»1, а форма культивирования перманентного
1 Гегель. Сочинения. Т. VII. М. – Л., 1934. С. 339. ного со-мнения со всеми угрозами возникновения индивидуальных душевных расстройств и массовых психозов, которыми так богата история ушедшего XX века. Миру мнений противостоят доказательные истины науки и философского знания. Сфера научной мысли и функционирования научных сообществ – по крайней мере в своем идеальном предназначении – есть сфера непредвзятой аргументации, разумного смирения своего суетного тщеславия и бескорыстного поиска истины вопреки безумствам общественного мнения. «Чем хуже мнение, – проницательно замечал Гегель, – тем оно своеобразнее, ибо дурное есть совершенно особенное и своеобразное в своем содержании, разумное, напротив, есть само по себе всеобщее»1. Ученый тем самым воплощает критическое и рациональное начало в культуре – ту самую ориентацию на сознание,без которой невозможно существование человека как мыслящего существа. Конечно, такого рода понимание науки, как показывают современные исследования, остается в значительной степени идеальным пониманием. Даже в логике и математике личностное начало (факты биографии ученого, его национальная принадлежность и т.д.), а также всякого рода культурно-исторические установки и предрассудки2 полностью неустранимы из ткани научной деятельности. Однако в любом случае наука – это область существования доказательного знания и логически аргументированного мышления. Истина и ложь, истина и заблуждение Поиск истины неотделим от заблуждений и появления разного рода ложных представлений. О крайних позициях (К.Поппер, М.Фуко), абсолютизирующих значимость заблуждений и избавления от лжи в познании, мы говорили выше. Афористичное выражение подобной позиции можно найти у русского писателя Леонида Андреева, обронившего фразу, что «истина – это ложь, которую еще не успели доказать». Однако между ложью и заблуждением существует фундаментальная разница. Ложь представляет собой преднамеренное возведение неверных представлений в ранг истинных или преднамеренное сокрытие истины от других людей. В основе лжи всегда лежит субъективный и корыстный расчет, связанный с прагматичным использованием (сокрытием) знания в собственных целях. Социально-политической формой существования лжи является целенаправленная дезинформация, когда для обмана отдельного человека, какой-то социальной группы (например, конкурирующей фирмы) или даже правительства враждебного государства используется специальный набор знаний и технических средств. Крайней и, пожалуй, наиболее опасной для общества формой дезинформации являются попытки манипулировать общественным сознанием за счет специальных визуальных и речевых методик в СМИ. Психологические и социальные последствия такого рода манипуляций (по причине их новизны) стали объектом повышенного научного внимания лишь в последние 30–40 лет. Возникновение
1 Там же. С. 337. 2 Типа веры И.Ньютона в то, что книга природы написана на языке математики. феномена виртуальной компьютерной реальности еще более обостряет эту проблему.1 От лжи и дезинформации следует отличать заблуждение. Под заблуждением можно понимать непреднамеренную трактовку истинного знания как ложного, а ложного – как истинного, что вытекает как из сложности и неисчерпаемости объекта, так и из исторической ограниченности субъекта познавательной деятельности. Ложь следует непримиримо дезавуировать, а от заблуждений терпеливо и методично избавляться, зная, что они воспроизведутся вновь. Без заблуждений невозможно нахождение истины и ее кристаллизация. Недаром крупнейший поэт Индии Рабиндранат Тагор написал: Перед ошибками мы закрываем дверь. В смятенье Истина: «Как мне войти теперь?» В науке может даже сложиться ситуация, когда ученый всю жизнь разрабатывает и защищает ошибочную гипотезу. Это может привести к тяжелому душевному кризису и даже самоубийству (такие трагические страницы хранит история науки), однако если ученый заблуждался искренне, был предан своему призванию и не использовал подлых антинаучных средств в борьбе с оппонентами, то польза, принесенная им науке и обществу, несомненна. Он не только «закрыл» тупиковые ходы мысли в своей отрасли знаний, тем самым оградив от ошибок последующие поколения ученых, но и внес прямой вклад в их воспитание, ибо нет лучшей агитации за науку, чем личный пример верного ей служения. Важно отметить, что одним из самых распространенных источников заблуждений в науке и философии является выход истинного знания за границы его применимости. Так называемый принцип конкретности истины утверждает, что истина чаще всего имеет предметные границы, выходя за которые, она трансформируется в свою противоположность – в заблуждение. Типичный пример заблуждений такого рода – это попытка 3.Фрейда объяснить культурные и социальные процессы на основе открытых им закономерностей бессознательной психической жизни индивида. Другой причиной заблуждений служит не экстраполяция полученных знаний на иные предметные области, а огульное отрицание существования последних как якобы несовместимых с открытой истиной. К примеру, ученый-физик заявляет, что явлений телепатии не существует потому, что науке не известны физические взаимодействия, которые могли бы их переносить. Точно так же долгое время ученые не могли поверить в делимость атома, поскольку это-де вело к «уничтожению материи». После этих замечаний мы можем уточнить данное выше определение истины. Истина – это такое объективное содержание наших знаний, которое удостоверено (доказано) в качестве независимого от субъективно-психологических компонентов, не выходит за границы своей применимости и не претендует на окончательный и завершенный характер.
1 См. о механизмах манипуляции сознанием и методах дезинформации в до сих пор не устаревшей кн.: Техника дезинформации и обмана. М., 1978. О гносеологических последствиях глобальной компьютеризации см.: Философия техники: история и современность. М., 1997. Такую дефиницию легко провозгласить, однако жизнь всегда сопротивляется слишком жестким схемам и тезисам. Как показывает исторический опыт, знание всегда стремится выйти за границы своей применимости и только благодаря этому обнаруживает как элемент своей абсолютной истинности в рамках данной конкретной предметной области, так и свою относительность за пределами оной. В конечном счете лишь история оказывается способной рассудить: сумели мы или нет докопаться до истины, избавившись как от субъективных ошибок, так и от предрассудков, навязываемых историческим временем, в котором нам довелось жить.
|