Введение. Наука, чтобы остаться эффективным и трезвым предприятием, вынуждена всегда задумываться о своих границах

Наука, чтобы остаться эффективным и трезвым предприятием, вынуждена всегда задумываться о своих границах. Подобное продумывание обычно осуществляется в рамках тех паранаучных дисциплин, которые занимаются проблемами обоснования научного знания: методологии и философии науки. Утеря чувства границ всегда приводила и приводит науку к утопическим проектам, которые суть своеобразный род мечтаний, замыкающих человека в некоторую “виртуальную” реальность. Эта виртуальная реальность ложного проекта, нередко, тем герметичней отгораживает человека от истинной реальности, чем более состоятельной с абстрактно-логической точки зрения выглядит соответствующая научная теория.

Можно рассматривать как внутренние, так и внешние границы науки. Внутренние границы обусловлены самим научным методом. Познание не исчерпывается только научным познанием. Последнее имеет свои специфические особенности. Еще Паскаль учил нас различать “raison gйomйtrique” и “raison de finesse”. Наука сама выделяет изучаемую ею сферу реальности, сама конструирует свой предмет и задает свои правила, тем самым определяя и свои границы. Однако внутренние границы науки хотя всегда и наличные, тем не менее исторически достаточно подвижны. Наука стремится раздвинуть свои границы как “вширь” — экстенсивно, через включение в исследование все новых и новых областей, так и “вглубь” — через более критический пересмотр своих методов и предпосылок. Наука в этом смысле предприятие всегда развивающееся, растущее, с подвижными внутренними границами.

Однако ограничения науки возникают и по другой причине. Наука, используя определенный методологический инструментарий, стремится рационализовать изучаемые фрагменты реальности, дать их образ в виде некой связной логической системы. Но не все в реальности допускает такую рационализацию, что и создает внешние границы для науки. В жизни присутствует и иррациональное, причем двояко: и как до-рациональное, и как сверхрациональное. В реальности есть место хаосу, в котором разуму, так сказать, “не на что опереться”... В то же время есть и сверхрациональное — то, доступ к чему был возможен, например, в неоплатонизме, только благодаря экстазу (мистика Единого). В мировых авраамитических религиях это есть Бог-Творец, познаваемый не столько через наше изучение Его, сколько через Его нам откровение... В этой сфере также возможно (и действительно) познание, но уже не в его научной форме, предполагающей целый набор философских и методологических предпосылок: субъект-объектное разделение, возможность методологически контролируемого и повторяемого эксперимента, принудительную доказательность результатов, общезначимость и т.д.

Трезвая позитивная наука, не поддающаяся соблазну сциентистской идеологизации своих методов познания, в своем реальном историческом существовании всегда осознает существование этих границ. Искусство науки в том и состоит, собственно говоря, чтобы, не переходя этих границ, объяснить все, что может быть объяснено, рационализовать все по природе рационализуемое, не соблазняясь на невозможное. Однако фундаментальные научные теории вынуждены подходить к этим границам, и тогда наука являет нам захватывающую драму человеческого познания, в дерзновениях, прельщениях и крушениях которой, нередко довольно трагических, мы учимся лучше различать: что мы действительно знаем, во что мы верим, а чего нам просто очень хочется...

Одной из таких фундаментальных теорий является теория множеств, лежащая в основании всей сегодняшней математики и, следовательно, всего математического естествознания. На примере истории ее генезиса, возникновения и обсуждений ее “парадоксов” и апорий проблема границ науки выступает в высшей степени рельефно и характерно для науки заканчивающегося столетия^[1]. К конкретному обсуждению всего этого мы сейчас и перейдем.

I. “Философия бесконечности” Г.Кантора