Парадокс личности Фрэзера и его трудовНЕПРОСТО было понять Фрэзера как человека — в чем-то он разочаровывал, был полон противоречий и парадоксов. Вопреки всей широте его эрудиции и интересов он мог быть фанатично привязан к узким рамкам теоретических взглядов или предрассудков. С готовностью пересматривая свои выводы, если им противоречили факты, он тем не менее не терпел, когда кто-то возражал ему лично, и никогда не вступал в спор. Страстно влекомый ко всему необычному, странному и экзотическому в человеческом роде, он запросто мог быть выбит из колеи встречей с необычным человеком и с большим трудом приспосабливался к личным контактам с непривычными ему людьми. Будучи по природе человеком скромным и склонным избегать внимания к своей личности, он достиг высших формальных почестей и отличий, доступных в его положении. Своей мирской славой он во многом обязан стараниям леди Фрэзер, взявшей на себя заботу о его карьере. Самому Фрэзеру блеск и огни публичного признания внушали отвращение, с которым он стоически справлялся. Последнее же слово было за леди Фрэзер. Те из нас, кто были знакомы с этой талантливой, энергичной, внушавшей почтение и даже трепет подругой жизни Фрэзера, становились равно преданы им обоим. Обходясь без наград, титулов и почетных степеней, она помогала Фрэзеру в работе, занималась переводом его книг, вела его обширную переписку и поддерживала отношения с другими учеными. При всем том леди Фрэзер, несомненно, оставалась для большинства друзей ученого тайной, загадочной была и ее роль в отношении того места, которое Фрэзер занимал в академической среде.
Я был знаком с Фрэзером на протяжении тридцати одного года. Я имел возможность наблюдать его личные связи с коллегами-антропологами. Я пытался понять его способ подхода к проблеме, метод работы с фактами и развертывания теоретических построений. Поэтому мне известно, что личными контактами или своими работами он вдохновлял многих, может быть даже большинство, современных мыслителей и авторов в сфере антропологии, социологии и классической филологии. Между тем ему всегда было очень трудно затронуть суть вопроса в личной беседе. Великий исследователь человека редко бывал способен к взаимодействию с другим человеком, к обмену знаниями и мнениями, обычно свойственному настоящему учителю. Для этого нужно было ожидать тех вдохновенных моментов, когда он начинал импровизировать и рассказывал отрывки прекрасной прозы — такие же мы находим и в его сочинениях. Хорошо известны его неподдельный интерес ко всякому новому факту, открытому в полевой работе, и его способность поддерживать своими письмами ученого, находящегося в поле. Когда я работал в Новой Гвинее и Меланезии, письма Фрэзера с его советами, вопросами и замечаниями помогли мне больше, чем что-нибудь другое. Он был плохим оратором и посредственным лектором. Он явно испытывал страх перед публичными выступлениями и предпочитал зачитывать лекции, а не импровизировать. В сочинениях он отчетливо сформулировал свою позицию и развернуто выразил свои стойкие предубеждения. Например, он отвергал психоанализ и все, что с ним связано. Его было невозможно убедить почитать какие-нибудь работы Фрейда и его учеников, несмотря на то что вклад Фрейда в антропологию базируется на материалах Фрэзера. Хотя он был поклонником и последователем Робертсона Смита, он так и не смог полностью оценить французской социологической школы Дюркгейма, развивавшей социальный взгляд Робертсона Смита на религию. Фрэзер последовательно избегал споров и публичных дискуссий. Когда «Золотая Ветвь» была буквально «взята на абордаж» в рецензии Эндрю Лэнга, где тот высмеивал теории Фрэзера, называя их «овощной» или «Ковент-Гарденской» антропологической школой, Фрезер был так огорчен и раздосадован, что, как он сказал мне, был вынужден прервать работу на несколько месяцев. После этого случая Фрэзер никогда больше не читал критических статей и рецензий на свои книги.
Таким образом, Фрэзер — не преподаватель в узком смысле слова; он не был способен диалектически развернуть ясные аргументы и защитить их в споре. Мало что из его чисто теоретических положений может быть принято в том виде, в котором они выдвинуты. И все же Фрэзер был и остается одним из самых великих в мире учителей. Около полувека полевая этнографическая работа находилась под властью идей Фрэзера. Таковы исследования Файзона и Хоуитта1, а также Спенсера и Гиллена2 в Австралии, знаменитая Кембриджская экспедиция в Торресов пролив под руководством А.Хаддона в сотрудничестве с Ривер-сом, Селигманом и Майерсом, работа Жюно, Роскоу, Смита и Дэйла, Торди и Ратрея3 в Африке — вот только некоторые самые выдающиеся имена, — все эти исследования выполнены под духовным руководством Фрэзера. Мы уже упомянули Зигмунда Фрейда, который, исследуя факты из области антропологии, черпал их у Фрэзера. С самого начала и до сих пор работы, выполненные Юбером и Моссом, Леви-Брюлем, Бугле и Ван Геннепом — представителями французской социологической школы, во главе которой стояла доминирующая личность Дюркгейма, были бы немыслимы без вдохновляющего влияния достижений Фрэзера. В Германии Вундт, Турнвальд, К. Т. Пройс и многие другие строили свои идеи на прочном фундаменте, заложенном Фрэзером. В Англии такие авторы, как Вестермарк и Кроули, Гильберт Меррей и Джейн Харрисон, Сидни Харт-лэнд и Эндрю Лэнг, исходят из идей Фрэзера и сверяются по нему, даже если с ним не согласны. Блестящий и пробуждающий мысль исследователь Р. Р. Маррет из Оксфорда в своих трудах проецирует теории Фрэзера на материал более тонкий и более аналитически разработанный, но меньшей оригинальности и охвата. Продолжая традицию
1 Fison L., HowittA.W. Kamilaroi and Kurnai: Group marriage and relationship. 1880. 2 Spencer W. В., Gillen F.J. The native tribes of Central Australia. 1899; The northern tribes of Central Australia. L., 1904. 3 Малиновский имеет в виду, в частности, следующие работы: Junod H. A. The Life of a South African Tribe. 2 vols. L., 1912; Roscoe J. The Baganda. An account of their native customs and beliefs. L.,1911; Smith E.W., Dale A. M. The Ila-speaking peoples of Northern Rhodesia. 2vols. 1920; Rattray R. S. Hausa Folk-Lore, customs, proverbs etc. collected and transliterated with English translation and notes. 2vols. N.Y., 1913.
Фрэзера, Э. Джеймс (Е. О. James) своими превосходными недавними работами вносит вклад в понимание с помощью антропологического анализа сегодняшних проблем. Фрэзер повлиял на таких людей, как Анатоль Франс, Бергсон, Арнольд Тойнби и О. Шпенглер. Больше, чем какой-нибудь другой автор, он открывал доступ к этнографическим данным и вдохновлял многих мыслителей-первопроходцев истории и психологии, философии и морали. Это становится видно, если перечислить темы, которыми антропология затронула или подтолкнула исследования в других областях: табу и тотемизм, магия и экзогамия, примитивные формы религии и развитие политических институтов. Со всеми этими темами впервые работал и наиболее адекватно их трактовал Фрэзер. На личности этого великого шотландского ученого, его учении и его творчестве лежит отсвет парадокса, свойственного его работам. Даже преданный почитатель порой удивляется, столкнувшись с одним из наивных теоретических доводов «Золотой Ветви» или некоторых других его книг. Кажется, что его неспособность убеждать противоречит его мощи, способной вдохновить и обратить в свою веру. Как мне представляется, объяснение парадокса Фрэзера лежит в специфическом сочетании достоинств и недостатков его мышления. Он не диалектик и даже, может быть, не мыслитель-аналитик. Но, с другой стороны, он наделен двумя великими достоинствами — это визионерская мощь художника создавать свой собственный мир и присущая подлинному ученому способность интуитивно отделять закономерное от случайного, основное от вторичного. Из первого достоинства проистекает очарование стиля, умение обратить монотонные длинноты этнографических отчетов в драматическое повествование, создать зримые образы далеких стран и экзотических культур — те из нас, кто по прочтении Фрэзера там побывали, лучше могут оценить это. Его научная интуиция породила эмпирическую направленность его творчества. Это приводило к тому, что он перерывал этнографическую литературу — очень часто уже сформулировав какую-нибудь невразумительную теорию — и извлекал оттуда данные, которые нередко камня на камне не оставляли от его собственных предположений, но открывали нам достоверные факты о магии или религии, родстве или тотемизме в реальной перспективе и достоверном кон-
тексте этих явлений, развернутых перед нами столь живыми и дышащими человеческими желаниями, верованиями и интересами. Отсюда этот необычайный дар Фрэзера преображать сырой материал эрудиции в удивительную архитектуру фактов, в которой уже были заложены в зародыше многие теории, позже отлитые в слова другими. Большинство трудов классической эволюционной и сравнительной школы угнетает нас нескончаемыми перечислениям этнографических наблюдений. Преображенные Фрэзером, они оживают в «Золотой Ветви», делают «Тотемизм и экзогамию» интересной и полезной книгой, а «Фольклор в Ветхом завете» превращают в настоящую антропологическую сагу. Под властью своей фантазии Фрэзер жил в некоем очень реальном и, с его точки зрения, объективном мире. Он придавал своим теориям форму, вылепливая их из пластичного материала наблюдений, собранных по всему свету и им же самим переиначенных, так что его факты без всякого преувеличения подтверждают истинность его пусть и интуитивных взглядов. Этим объясняется постоянный интерес Фрэзера к полевым исследованиям и тот факт, что он редко — если вообще когда-нибудь — интересовался теориями. Он любил дополнения к живой картине собственного мира — драме человеческого существования. Но он не переносил никаких хирургических вмешательств в этот мир со стороны теоретической критики. Вот почему ирония Эндрю Лэн-га была для Фрэзера не личным оскорблением, а святотатственным покушением на Вирбия, Осириса и Бальдура Красивого. Теорию инцеста Вестермарка Фрэзер весьма непочтительно заклеймил как «ублюдочную имитацию науки». Она раздражала его не потому, что противоречила ему, Фрэзеру, лично, а потому, что его любимые дикари, насколько он знал их, сочли бы столь беспомощное представление об инцесте бестолковым и непонятным. При всем своем несколько жеманном пренебрежении психоанализом, Фрэзер настаивал, что примитивному человеку свойственны промискуитет и инцест. С почти материнской заботой о дикарях он восхищался их развлечениями и удовольствиями, в то же время искренне сожалея об их греховности. В реакции Фрэзера на критику и в его собственной критике или неприятии каких-то взглядов никогда не было ничего мелочного, злого, завистливого и переходящего на личности. Я не знал никого скромнее, почтительнее в своей
любви к фактам и столь безразличного к хуле и похвалам. Из всех его качеств, наверное, именно эта подлинная преданность предмету своих научных и художественных интересов и полное небрежение личным успехом придали величия этому художнику, ваявшему теорию в живой среде примитивного человека.
|