Общие аксиомы функционализма

 

Я ПРЕДПОЛАГАЮ, что весь полевой опыт, равно как и внимательное рассмотрение действительно значимых про­явлений организованного поведения у человека, показыва­ют справедливость следующих аксиом:

A. Культура по своей сути представляет собой инструментальный аппарат, посредством которого человек оказывается в положении, позволяющем ему лучше справляться со специфическими конкретными проблемами, встающими перед ним в ходе его взаимодействия со средой для удовлетворения своих потребностей.

Б. Она является такой системой участников, видов дея­тельности и отношений, где каждая часть существует как средство для достижения определенной цели.

B. Она является целостным образованием, разные элементы которого взаимозависимы.

Г. Составляющие культуру виды деятельности, отношения и участники организованы по принципу решения жизненно важных задач в институты — такие как семья, клан, локаль­ная группа, племя и организованные группы для сотрудни­чества в хозяйственной области, для политической, юриди­ческой и образовательной деятельности. Д. С динамической точки зрения, то есть принимая во вни­мание типы деятельности, культура может быть разложена на ряд аспектов — таких как образование, социальный конт­роль, экономика, системы познания, верований и морали, а также виды творческого и художественного выражения.

В любом из своих конкретных проявлений культурный процесс всегда включает в себя людей, находящихся в опре­деленных отношениях друг к другу, а это значит, что они оп­ределенным образом организованы, используют артефакты и коммуницируют друг с другом при помощи речи или иных символических средств. Артефакты, организованные груп­пы и символика — три тесно связанные между собой измере­ния культурного процесса. Какова связь между ними?

Обратившись для начала к материальному аппарату культуры, мы можем сказать, что каждый артефакт являет­ся либо инструментом, либо предметом непосредственного использования, то есть принадлежит к классу предметов по-

 

требления. В любом случае контекст, в котором предмет встречается, а также его форма обусловлены его использова­нием. Функция и форма связаны.

Это отношение сразу приводит нас к человеческому фак­тору, ведь артефакт должен быть съеден, истрачен или иным образом разрушен, или же его нужно создать, чтобы пользо­ваться им как орудием. Социальное окружение всегда пред­ставляет собой человека или группу людей, использующих свое материальное снаряжение как техническое средство для достижения некоторой хозяйственной цели, или группу лю­дей, совместно проживающих в жилище, потребляющих пи­щу, ими произведенную или собранную и приготовленную. Фактически ни один предмет материальной культуры не мо­жет быть понят без обращения более чем к одному индивиду, ибо там, где нет сотрудничества — а такие случае найти не­просто, — есть, по крайней мере, преемственность традиции, в сущности являющаяся разновидностью сотрудничества. Индивид должен приобрести свои личные навыки и стоящие за ними знания от другого члена сообщества, уже владеюще­го навыками, техникой и информацией, и к тому же получить или унаследовать его материальное оборудование.

Какова форма и какова функция социальных реалий? Возьмите отношения кровного родства, смежного прожива­ния или договора: имеются двое или более людей, которые ве­дут себя друг по отношению к другу стандартным образом в некоторой культурно ограниченной части окружающей сре­ды и в связи с определенными занятиями, в ходе которых происходит обмен и использование предметов и согласование движений тела. Форма социальных реалий — не фикция и не далекая абстракция. Это отражение конкретного типа поведе­ния, характерного для любого общественного отношения.

Подобно тому, как физик или химик наблюдает движе­ния тел, реакции веществ или изменения в электромагнитном поле и регистрирует типичное повторяющееся поведение материи, силы и энергии, полевому исследователю прихо­дится иметь дело с повторяющимися ситуациями и действи­ями и регистрировать их закономерности и формы. Можно было бы сравнить их с множеством кинофильмов о роди­тельском поведении, где показаны приемы кормления грудью, родительских ласк и обучения ребенка, ритуалы, а также фазы повседневного поведения, где выражаются в стандартизованном виде чувства отца, матери и детей.

 

Когда мы подходим к очень жестко определенным формам поведения, таким как религиозные церемонии, юридические операции, магический ритуал или технологическая опера­ция, этот составной звуковой фильм дал бы нам объективное определение формы социальной реальности.

Здесь мы можем подчеркнуть первое теоретическое поло­жение, согласно которому в таком объективном представле­нии социального измерения не может быть проведена раз­граничительная линия между формой и функцией. Функция супружеских отношений и родительства — определенный культурой процесс продолжения рода. Их форма в любой конкретной культуре — это способ осуществления процесса, который различается в технике акушерства, наличии или отсутствии ритуала кувады, табу и изоляции, распространя­ющихся на родителей, в послеродильных ритуалах и прие­мах, с помощью которых защищают ребенка, укрывают его, одевают, поддерживают гигиену и кормят.

Второй теоретический пункт состоит в том, что невозмож­но изолировать материальный аспект общественных форм поведения и проводить социальный анализ, полностью отре­шившись от символических аспектов, а также в том, что три измерения культурной реальности присутствуют на каждом этапе процесса. Немой фильм содержал бы только часть мате­риала, — скажем, символику в ритуальном жесте, в священ­ном орудии или в знаках и конвенциональных движениях участников действия. Разумеется, самый важный аспект сим­волической сферы — вербальный, и известно, что значитель­ная часть параллельной информации, необязательно содер­жащейся в самом действии, составляет необходимый допол­нительный материал полевого исследователя.

Какова связь между формой и функцией в символике? Если бы мы вычленяли лишь фонетическую реальность сло­ва или любую другую чисто конвенциональную характери­стику материального выражения некоторого жеста, могло бы показаться, что связь между формой и функцией здесь целиком искусственная; а поскольку символика по самой своей сути есть лишь развитие конвенциональных действий для координации согласованного человеческого поведения, то отношение формы и функции здесь искусственно и кон­венционально. Символ есть условный стимул, связанный с поведенческой реакцией лишь процессом обусловливания, опосредования стимулом. Но на каждом участке полевой ра-

 

боты этот процесс должен присутствовать как неотъемлемая часть исследуемого материала. С другой стороны, ситуатив­ный контекст появления стимула всегда открывает соотно­шение между функцией символического акта, вербального или жестового, и определенными физическими процессами, связанными биологической причинностью.

Поэтому я утверждаю, что форма как аспект символиче­ского — не слово, вырванное из контекста, не сфотографиро­ванный жест и не инструмент, выставленный в музее. Одна­ко, будучи рассмотренной в динамике, такая единица рас­крывает свою роль катализатора в действиях людей, роль стимула, который приводит в действие реакции определен­ного цепного рефлекса, определенного рода эмоции или процессы деятельности мозга.

Например, что касается формы определенной воинской команды, то форма команды «Пли!» включает в себя все со­ответствующее действие целиком, а точнее, те действия, ко­торые выполнены в ответ на команду, как реакция на нее, то есть формы общественного согласованного поведения, при­веденные в действие конвенциональным стимулом. По­скольку динамический характер стимула состоит в ответе на него, слово «Пли!», написанное на листе бумаги и заново от­крытое в трехтысячном году, ничего не значило бы. Оно не является в таком виде культурной реалией.

Таким образом, мы установили, что культурный процесс, включающий в себя материальный субстрат культуры, то есть артефакты, социальные связи людей, то есть стандарти­зованные типы поведения, и символические акты, то есть воздействия одних организмов на другие посредством ре­флексов, обусловленных стимулами, — такой культурный процесс обладает целостностью, которую мы не можем рас­членить, изолируя от целого предметы материальной куль­туры, социальные связи в чистом виде или язык как некую самодостаточную систему.