Византизм

Крайне интересна типология двух альтернативных социальных мо­делей, предложенная Алексеевым в статье " Идея " земного града" в христианском вероучении", соотносящая юридические формы с рели­гиозно-конфессиональными установками. Алексеев точно указывает на тот важнейший факт, что ветхозаветное общество было прообра­зом современных либерал-демократических режимов, так как оно не знало теории " органического государства", основывалось на исключи­тельно теократических принципах и всячески релятивизировало (а некоторых случаях и демонизировало) значение царской власти. Эле­менты этой " теократической демократии" Алексеев прослеживает че­рез всю историю западной юриспруденции вплоть до современных теорий " правового государства". Это очень важный элемент — ото­ждествление иудейской традиции с западным духом, с западной фор­мой. То же самое (хотя в другом контексте) утверждал Рене Генон, причислявший иудаизм к духовным традициям Запада. В дальнейшем, уже в христианском обществе, та же линия привела к католической модели, к папо-цезаризму и т.д. Высшей и самой законченной формой такого государства-антигосударства ветхозаветного типа Алексеев счи­тает США, страну крайнего Запада, где все социал-либеральные тен­денции достигли своей исторической кульминации. И не случайно США являются делом рук протестантских экстремистских сект, которые пытались искусственно воссоздать в Новом Свете копию древне-иудейской реальности, к которой традиционно апеллируют все каль­винистские ветви протестантизма.

Алексеев совершенно справедливо утверждает, что Восток придер­живался иной социальной модели, в которой, напротив, подчеркива­лось значение монархического принципа, " деспотии". Вместо " обще­ственного договора" под надзором теократии — " холистское государ­ство" под главенством Царя-Отца, по своей органичности напоминаю­щее трудовую семью или даже единый организм. Можно сопоставить теократический принцип с доминацией рассудка, головы. Монархиче­ский принцип — с доминацией сердца, центра существа.

Русь изначально строилась как государство восточного типа, про­тивоположного иудаистической модели. Еще раньше такая радикально неиудейская форма сложилась в Византийской Империи, которая бы­ла воплощением христианской традиции, распознанной в восточном (" евразийском") ключе. Православие и его политико-социальная док­трина — это евразийское христианство. Но в отличие от нехристиан­ских монархий Востока, православный василевс не обожествляется в полном смысле этого слова. Его функции и даже священство его об­щественного, холистского служения подчиняются световым принци­пам Церкви не персонифицированно, как в католичестве, но мистиче­ски, провиденциально, эсхатологически. Грубо такая модель называ­ется " цезаре-папизмом". Но здесь не просто перевернуты пропорции относительно папо-цезаризма западного христианства. Здесь качество обоих функций совершенно иное, формы властвования сконфигуриро­ваны отлично от соответствующих институтов Запада. Византизм, на самом деле, в чем-то созвучен гибеллинской идеи в ее наиболее возвы­шенной версии. Царство понимается как религиозное служение, как аспект Церковного экклесиологического домостроительства, как эс­хатологическая и сотерилогическая функция. Император не отбирает у Патриарха (Папы) религиозные полномочия, но сакрализует в пол­ной мере свою светскую власть, делая ее более чем светской, преобра­жающей службой. Духовный же владыка помещается еще выше в духовном смысле, но в светском, напротив, его полномочия сокраща­ются, освобождая энергии для чисто религиозно-созерцательного, мис­тического, евхаристического служения. Таким образом, византийская модель не просто восточная деспотия (хотя в худшем случае она скатывается именно к ней), но идеальный сбалансированный строй, с оптимальными пропорциями между " тягловым принципом" холистско­го Государства, государства как идеи, как онтологической нерасчлени­мой сущности, как принципа, как сакральной Империи, и духовным деланием религиозного домостроительства спасения.

Но даже если этот гармоничный, провиденциальный баланс между двумя типами власти теряется (а именно такой баланс Рене Генон считал отличительным признаком подлинно традиционного, совершен­ного общества), византизм обречен на нисхождение в восточную мо­дель деспотии, а отнюдь не в " правовое государство", в которое выро­ждается ветхозаветная или католическая социальные формы.