О чудесной защите диплома

 

Матушка была совершенно неграмотная, а знала все и ведала. В 1946 году я должна была защищать дипломный проект «Министер­ство военно-морского флота» (я тогда училась в Архитектурном ин­ституте в Москве). Моим ассистентом — руководителем проекта был Емельянов; он, непонятно за что, все время меня преследовал. За пять месяцев он ни разу не про­консультировал меня, решив «за­валить» мой диплом. За две неде­ли до защиты он объявил мне:

«Завтра придет комиссия и утвер­дит несостоятельность вашей ра­боты — проект беззубый!» Я пришла домой вся в слезах. Отец в тюрьме, помочь некому, мама на моем иждивении; одна надежда была — защититься и работать.

Матушка выслушала меня и говорит: «Ничего, ничего, защи­тишься! Вот вечером будем пить чай, поговорим». Я еле-еле дожда­лась вечера, и вот Матушка говорит: «Поедем мы с тобой в Италию, во Флоренцию, в Рим, посмотрим творения великих мастеров...» И начала перечислять улицы, здания! Остановилась: «Вот палаццо Питти, вот другой дворец с арками; сделай так же, как там: три нижних этажа здания крупной кладкой и сделай две арки въезда».

 

 

Я была потрясена ее ведением. Утром я прибежала в институт, нало­жила кальку на проект и коричневой тушью сделала все исправле­ния. В десять часов прибыла комиссия. Осмотрели мой проект и говорят: «А что, ведь проект получился, отлично выглядит — защи­щайтесь!»

Ни одно слово Матушки не пропадало. В 1943 году как-то мне Матушка сказала: «В доме надо иметь одну комнату на восток, в комнате стол — Престол Божий, для молитв, есть и пить на нем нельзя». Я пропустила эти слова мимо ушей, так как у нас не было ни комнаты на восток, ни своего дома. И вот прошло сорок шесть лет, и исполнились ее слова. В 1988 году у нас сгорел в деревне дом. Мы с братом, старики за семьдесят, не хотели строиться, но брат увидел во сне покойного блаженного Митрофания в белой одежде, который вошел в комнату и строго сказал: «Строиться, строиться и строиться!» Дом нам строил сам Господь, так как тогда не было строительных материалов и все было очень трудно. Стройка пошла как по маслу; все шло в руки, и дом из бревен поставлен. И вот ле­том умерла одна монахиня девяноста трех лет. Нам отдали ее стол, и брат привез его в новый дом. И что же? Вскоре, по приезде в Мо­скву, мне как-то священник отец Александр на исповеди сказал: «Берегите стол, который попал к вам от матушки Марии, он особен­ный. Умирая, она просила меня лично его сохранить. Этот стол — Престол Божий, на котором в первые годы после революции совер­шалось таинство евхаристии, служили епископы и сам патриарх Тихон, великие люди Церкви нашей, на нем есть и пить нельзя». А в доме у нас одна комната выходит на восток!

 

О Кате

Матушка часто говорила Кате: «Не важно, сколько ты получаешь, а что Господь дает тебе на это». После заключения (Катя была арес­тована вместе со мной в 1950 году) она получала очень маленькую пенсию. Из нее она ежемесячно выделяла часть двум нищим, бла­женной Антонине и Аннушке, прихожанкам храма Петра и Павла на Солдатской улице. Я удивлялась, как она живет на эти малые деньги, а она мне ответила: «По благодати Божией мне хватает, я не голодаю. Можно тысячи получать, а все будет уходить в трубу».

Вот еще один рассказ об отце Иоанне Кронштадтском, который я слышала в то время, когда Матронушка жила с нами.

К Матушке приезжал монах (имя его не помню) из бывшего Иоаннова монастыря батюшки Иоанна Кронштадтского. Он рас­сказал, что после революции остался работать и жить в разоренном храме у Карпова моста в Петрограде — сторожем.

 

 

В церкви была размещена мастерская металлоизделий. Когда-то батюшка Иоанн Кронштадтский, спускаясь с Карпова моста со своим большим по­читателем — архитектором Борисовым, сказал: «Вот здесь ты построишь храм и похоронишь меня в нем!» Действительно, со време­нем этот храм был построен по проекту архитектора Борисова. Это совпало с кончиной отца Иоанна Кронштадтского. Борисов зара­нее предусмотрел в плитах пола гробницу с потаенным замком. Один он знал, как сдвинуть плиты.

Этот монах поведал: два раза после революции приезжали из ор­ганов, искали захоронение батюшки, хотели вывезти и не находи­ли. Монах про себя говорил: «Ищите, ищите, один Борисов знает, где открыть и где искать». И вот, рассказывает он, ночью (накану­не войны или в начале войны, я не помню) стучат. Открывает он двери, входит Борисов (его привезли) и с ним трое. Борисов узнал монаха и сказал: «Ну что, брат, мы не вольны что-либо сделать!» — и открыл потаенный замок. Долго совещались эти трое. Наконец старший сказал другому: «Лезь!» Он не полез и передал команду младшему. Тот прыгнул вниз на край гробницы, а батюшка встал во весь рост в лиловато-голубой ризе и полном облачении, как был похоронен, вытянул правую руку и внятно, грозно сказал: «Нечес­тивцы, потоплю город в крови и уморю голодом!» — и опять лег.

 

 

Тот, кто прыгнул, был мертв, а эти двое в ужасе сказали: «Замуро­вывай обратно, мы скажем, что ничего не нашли». Позже, когда я вернулась, этот архитектор жил на Молчановке, и я один раз была у него с отцом Дмитрием. Он хотел отдать мне книги, в основном по церковной архитектуре, но, увы, когда мы пришли, оказалось, что он незадолго до нашего прихода умер. Этот же монах рассказал, что, будучи при батюшке Иоанне Кронштадтском, он несколько раз был свидетелем, как к нему ночью приезжал император Нико­лай II. При последнем посещении батюшка, отвечая на его вопро­сы, сказал, что есть только три пути для него: уехать за границу, ос­тавить все и стать странником в России или же стать мучеником. Император выбрал путь мученика. Вот откуда у него было полное непротивление злым, разрушительным силам: он заранее знал свой путь и будущее России. Полное смирение перед волей Божией, а не бесхарактерность, как говорили о нем.