Витя, 10 апреля 1980 года, утроЧетвертая четверть – самая классная. До летних каникул остается совсем чуть-чуть, каких-то полтора месяца. А самое главное – до подведения годовых отметок. Я очень люблю апрель, а еще больше – конец мая. Еще пара контрольных, сбор дневников… и открываешь последнюю страницу, а там – твердые, заслуженные пятерки. И похвальный лист в нагрузку… Нет, я не задаюсь, но приятно все-таки. Честно говоря, когда меня вызвали к завучу, не сомневался, что услышу что-нибудь приятное. А когда вошел и увидел в кабинете старшую пионервожатую, то решил, что это приятное будет связано с моей должностью в отряде. Может, в совет дружины введут? Было бы здорово! Но угадал я только наполовину. – Садись, Витя, – строго сказала Тамара Васильевна, наш завуч по прозвищу Васса, – у нас с Таней к тебе разговор как к председателю совета отряда! Я сел, автоматически подумав: «Перед „как“ запятая не нужна, потому что тут оно в значении „в качестве“». Танечка и Васса смотрели на меня строго. Теперь было видно, что речь пойдет о каком-то важном, но не очень приятном деле. Возможно, о внеплановом сборе металлолома в честь открытия новой комсомольской стройки. – Помнишь, Витя, – продолжила завуч, – Женя Архипов приносил в понедельник в школу кулич? Я удивился. Какой-то неожиданный вопрос. – Булку? – уточнил я. – Кулич! – Танечка поправила меня таким противным голосом, что стало понятно, именно в этом куличе все и дело. Я кивнул. – Что ты киваешь? – вдруг зашипела Танечка. – Языка нет? На вожатку это было не похоже. Обычно она со мной говорила приветливо и даже уважительно. Не так, как со всеми остальными. Я торопливо сказал: – Я помню, как Архипов приносил булку… кулич! – Танечка! Не надо на Витю кричать, – Васса старалась говорить помягче, но у нее это плохо получалось. Просто вместо обычного металла в голоса звучал… наверное, какой-нибудь мягкий металл. Свинец, например. – Он же не виноват, – продолжила завуч. Я вообще перестал что-нибудь соображать. В чем виноват? Что мы эту булку… кулич ели не в столовой? – Но это же вопиюще… – начала Танечка, но Васса не дала ей договорить. – Виктор, – сказала она своим обычным командирским голосом, – расскажи нам, пожалуйста, как все было. Я честно рассказал все. Как Женька притащил булку, как всех угощал, как все ели. И даже Ирку Воронько угостил, хотя они перед этим поругались. И меня угостил. Булка была вкусная, сладкая, только немного подсохшая. Всё. – А о чем вы при этом говорили? – с угрозой спросила пионервожатая. – Не помню, – откровенно признался я, подумав. – Вы говорили о бабушке Архипова, – сообщила мне Васса. – Да! Точно! – я обрадовался, что вспомнил нужное. – Он говорил, что она булку испекла! Две пары глаз так и впились в меня. – А зачем она испекла этот… эту булку, ты помнишь? – голос завучихи звучал вкрадчиво. Я вспомнил. Мне стало жарко. Теперь понятно, почему меня вызвали. – Нуууу… – начал я. – Просто так… Кажется… – Вот! – обличающе подняла палец старшая пионервожатая. – Вот тлетворное влияние! Витя! Ты же никогда не врал! Ты же председатель совета отряда! Отличник! У тебя папа партийный работник! Мне стало совсем плохо. Я действительно впервые в жизни врал старшим товарищам. Но правду мне говорить совсем не хотелось. Поэтому я решил молчать. – Эх, Виктор, Виктор… – покачала головой Васса. – Разве этому я тебя учила? Разве так поступали пионеры-герои? Разве так поступал Павлик Морозов, имя которого носит наша дружина? – Между прочим, – добавила Танечка, – мы боролись за это право с пятидесятой школой! И победили! Завуч строго посмотрела на вожатую, и та осеклась. Видимо, сейчас было не время вспоминать прошлые заслуги. Я смотрел в пол и чувствовал, как жаркая краска заливает мне щеки. Мы немного помолчали, и с каждой секундой мне становилось все жарче. – Итак, – тихо проскрежетала Васса, – ты не помнишь, для чего бабушка Архипова испекла кулич? Я не пошевелился. На меня словно столбняк напал. – Ладно, – вздохнула завуч, – придется напомнить. Бабушка Архипова испекла этот кулич… пасхальный кулич!., к религиозному празднику «пасха». Я слушал этот стальной голос и вспоминал неясные слухи, которые ходили про Вассу. То ли она памятники Сталину лично сносила, то ли охраняла их от сноса… Об этом говорить сейчас было не принято, так что подробностей никто не знал. Но что она при этом отличилась – это точно. – Бабушка Архипова, – продолжала завуч, – таким образом пытается… Васса замолчала, подбирая слова, и ей на помощь пришла пионервожатая: – Пытается охмурить! И завлечь в сети религиозного дурмана. Завуч нахмурилась. Ей, преподавательнице русского языка с огромным стажем, что-то не понравилось в словосочетании «сети религиозного дурмана». Но она не стала поправлять Танечку, наоборот, поддержала ее. – Вот именно! Завуч и пионервожатая торжественно замолчали. Наверное, чтобы до меня лучше дошло. Зря старались – до меня уже так дошло, что лучше и быть не может. – И что ты собираешься делать по этому поводу? – спросила наконец Васса. Я смог выдавить только: – Мы больше не будем… Вожатка и завуч закатили глаза так, что сами стали похожи на религиозных старух из какого-то фильма. А потом объяснили мне, что я должен сделать.
|
