Ни о забытой старине.

Евгений, таким образом, становится представителем со­циальных низов Петербурга, бедняков, «гражданином сто­личным, каких встречаете вы тьму». Пушкин во многих ва­риантах поэмы ведёт развёрнутую полемику с «критиком» по поводу законности изображения «маленького человека» в литературе. Пушкин пишет:

Запросом музу беспокоя,

Мне скажут, может быть, опять,

Зачем ничтожного героя

Взялся я снова воспевать,

Что в списках целого Парнаса

Героя нет такого класса.

Таким образом, Пушкину приходится выдерживать ост­рую борьбу, когда он вводит тему «маленького человека» в поэму. В «Медном всаднике» смелость, дерзость, новизна постановки этой темы Пушкиным совершенно изумитель­ны: Пушкин делает Евгения силой, которая противостоит Петру Великому. Сравним мечты Евгения и думы Петра «на берегу пустынных волн». Евгений не возвышается над мелочами жизни, напротив, погружён в них. А вот мечты Евгения о будущем:

Евгений тут вздохнул сердечно

И размечтался, как поэт:

Жениться? Ну... зачем же нет?

Оно и тяжело, конечно,

Но что ж, он молод и здоров,

Трудиться день и ночь готов;

Он кое-как себе устроит

Приют смиренный и простой

И в нём Парашу успокоит.

Пройдет, быть может, год-другой —

Местечко получу — Параше

Препоручу хозяйство наше

И воспитание ребят...

И станем жить —

И так до гроба,

Рука с рукой дойдём мы оба,

И внуки нас похоронят...»

«Смиренные» мечты Евгения о будущем не возвышают его над настоящим. Евгений и в мечтах о будущем остаёт­ся таким же ограниченным, непритязательным, как и в ду­мах о настоящем.

Таким образом, мы видим, что уже в предварительной характеристике герои поэмы совершенно противоположны, контрастны. Эта разница между героями сказывается и в художественных средствах, которыми создаются образы Петра I и Евгения. Когда Пушкин говорит о Петре, он не подчёркивает деталей, мелочей, и у читателей создаётся обобщённый образ, монументальный, величественный. Ког­да поэт говорит о жизни Евгения, он подчёркивает незна­чительные детали, мелочи : «Итак, домой пришед Евгений, стряхнул шинель, разделся, лёг».

Если в строках, характеризующих Петра, много старо­славянизмов, придающих речи торжественность и необыч­ность, то в местах, где говорится о Евгении, язык очень прост (народные выражения «куда легка», «препоручу», «да сам большой» и т. д.), будничен.

При описании дум Петра и его творения Пушкин поль­зуется большими, распространёнными предложениями, сложными синтаксическими конструкциями; там, где речь идёт о Евгении, предложения коротки, просты.

И наконец, стих также становится средством характери­стики героев: спокойный, торжественный, плавный, лью­щийся широкой рекой стих, который характеризует Петра и его творение, противопоставлен прозаическому, часто от­рывистому, обыденному стиху, говорящему о Евгении.

Наводнение — центральный эпизод поэмы, композици­онный стержень её. Наводнение раскрывает перед нами целый ряд существенных моментов. Прежде всего, исключи­тельную силу Петра. Смысл наводнения — бунт стихии против Петра, бунт, грозящий разрушить творение Петра. Но, несмотря на яростную злость взбунтовавшейся стихии, она оказывается бессильной разрушить Петербург. Бунт стихии вызывает лишь презрение Всадника:

И, обращён к нему спиною

В неколебимой вышине,

Над возмущённою Невою

Стоит с простёртою рукою

Кумир на бронзовом коне.

В черновом варианте было:

И прямо перед ним из вод

Над потоплённою скалою

(Возникнул медною главою)

Кумир на бронзовом коне,

Неве мятежной в тишине

Грозя недвижною рукою.

Как мы видим, в первом случае, в основной редакции, презрение Петра к взбунтовавшейся стихии выражено рез­че: он не снисходит до того, чтобы грозить мятежной Не­ве. Бунтующая стихия не может даже пошатнуть величаво­го кумира, возносящегося в «неколебимой вышине» над бунтующими и мятущимися волнами. Исключительная си­ла и могущество Петра I подчёркнуты поведением во вре­мя наводнения царя Александра I:

На балкон

Печален, смутен, вышел он

И молвил: «С Божией стихией

Царям не совладать». Он сел

И в думе скорбными очами