Лирическое отступление № 2
Размышление об “n” (“n” – размытый предмет рассуждений)… Эпиграф: А за спиной у меня был голос: предмета нет, предмета нет, стержня, всё размыто у тебя, ищи предмет! * * * Начинал рассуждения сразу же с самого главного. С самого что ни на есть… О, ты, великое противоречие! Неважно – чему! Всему! На тебе всё и зиждется! К тебе обращаюсь, к тебе, к тебе… Оно должно было появиться, это главное противоречие… Парадокс… Скорее всего Уайльд, возможно, Бернард Шоу? Может, Кафка? Кто-то потом скажет: «Мы самого Щедрина перещедринили, и Кафку перекафкали». Хорошо сказал человек с поэтической фамилией – Тертычный – что-то от точки, чёрточки, просто чёрта, калача тёртого, тычинки и чего-нибудь ещё: «Цена достижения некоего положительного результата – это неотделимое от него приобретение отрицательных результатов, вредных факторов». Тертычная книжка называется «Аналитическая журналистика. Познавательно-психологический подход». Вот ведь, и теория журналистики пригодилась. Писал курсовую работу про Чаадаева – предисловие к его собранию сочинений названо «Парадоксы Чаадаева», на следующий год – про Хомякова, новое собрание – новое предисловие – «парадоксы Хомякова». Да где же все они так напарадоксились? Хотели «А» - получили «я», хотели «М» – получили «дубль вэ». Е = МС² превратилось в Ё = WC² (квадратный ватерклозет): «Это – ватерклозет, грязный снег, старуха в автомобиле, Мережковский в Таврическом саду, собака подняла ногу на тумбу», m-lle Врангель тренькает на рояле, (б***ь буржуазная), и всё кончено…» – писал Блок. Чуть дальше он же: «Ко всему надо как-то иначе, лучше, чище отнестись. О сволочь, родимая сволочь». И снова Блок: «Страшная мысль этих дней: не в том дело, что красногвардейцы недостойны Исуса, который идёт с ними сейчас; а в том, что именно ОН идёт с ними, а надо, чтобы шёл Другой». «Красная гвардия – вода на мельницу Христианской церкви, как и сектантство усердно гонимое». Вспомним слова чертытного: «Цена достижения некоего положительного результата – это неотделимое от него приобретение отрицательных результатов». Для христианства оказывается нужной красная гвардия – «неотделимое». Красная гвардия – сектантство. Между ними – знак равенства. «Соединятся ученики их» - как констатировала тётя Гиппиус. «Варится некое /…/ варево, неотвратимое, необходимое, и судить о нём по всей правде невозможно участникам, самим варящимся в этом чане. /…/ Всё крутится и орёт от злости и боли, жара и холода, вдруг на одну минуту отдышка. /…/ Сколько тут будет веселья, неожиданных мыслей, слов, тут же рождённых, веселья самого искреннего, задушевного, пока старший не крикнет «Ребята в чан!» И всё опять завертится» /Пришвин /. И ведь «Ах, тяжко вытащить заклёпку из Царскосельского котла» /Клюев /. И невозможно. Ибо чан и ненавистен и люб одновременно. Как сказал кто-то (а уж не Блок ли?) «Дойти до того, что от любви до ненависти один шаг может каждый дурак, но лишь подлинный художник знает, что обратно нужно пройти такое же расстояние». Но вот что точно блоковское: «Чтобы изобразить человека – надо его полюбить=узнать. Грибоедов любил Фамусова, уверен, что временами больше чем Чацкого. Гоголь любил Хлестакова и Чичикова, Чичикова особенно. Пришли Белинские и сказали, что Грибоедов и Гоголь осмеяли». Зинаида Гиппиус гневно окрестила большевизм «религией обратного Христианства», но именно поэтому красная гвардия становится «водой, на мельницу Христианской церкви», и «именно ОН (Иисус) идёт с ними, хоть надо, чтобы шёл Другой». Потому-то Блок и возлюбил их. Несмотря на то, что он тоже видел эти «тусклые глаза большевиков - потом ясно – глаза убийц». «Ах, тяжко вытащить заклёпку из Царскосельского котла». Любовоненависть. Ненавистолюбие. Странно всплывает вдруг в памяти Баратынский: Как Магдалина плачешь ты, И как русалка ты хохочешь! И ещё одно, его же: Молился новым образам, Но с беспокойством старовера… За эти строчки (а мне лет 15 было, когда я впервые прочёл его томик) я навсегда полюбил Баратынского. «Его мучило также другое видение – два лика Господня, противоположные и подобные, как двойники: один полный человеческим страданием и немощью, - лик Того, Кто на вержении камня молится о чуде; другой лик страшного, чуждого, всемогущего и всезнающего, Слова, ставшего плотью». (Мережковский. Д. С. Воскресшие Боги Леонардо да Винчи). Ходила старинная легенда о том, что на картине да Винчи «Тайная вечеря» изображён не Христос, а его двойник – Антихрист. Смысл в том, что для Леонардо Антихрист – не тот, кто вечно борется, с Исусом, а неотделимый от Христа двойник. Второе «я» его личности. Оно! Оно самое: Любовоненависть. Ненавистолюбие. Все пытаются отделять ненависть от любви, а того не понимают, что это – «неотделимое». Наверное, они не читали Тёртычного. От этого непонимания «Происходит совершенно необыкновенная вещь (как все): «интеллигенты», люди, проповедовавшие революцию, «пророки революции», оказались её предателями. Трусы. Натравители. Прихлебатели буржуазной сволочи» (Блок). Как же Зина Гиппиус, открывшая в большевизме «религию обратного христианства», сама не стала на её сторону? Писал ведь её муж (не про большевиков, правда, а про Петра 1. Но ведь Макс Волошин не зря сказал: «Великий Пётр был первый большевик»): «Дело Петрово – дело Христово», и «его (Петра) величайший религиозный подвиг заключается именно в том, что перед лицом всей старины церковной и жившего всё-таки в последних сокровенных глубинах этой старины, подлинно живого Христа – он согласился принять на себя страшную тень Зверя, тень Антихриста». Накладывается ещё одно: красногвардейцы – «дети в железном веке» (Блок), а «Ребёнок должен мир закончить» – как провозгласил Платонов. Я подхватил это с такою надеждою. Причём ведь не я один. После уже написания (ненаписания?) своего романа о Боге нашёл у Михаила Анчарова следующее:
|
