Хильда садится в угол дивана.

(Придвигает свой стул ближе.) Хотите слушать меня?

Хильда. Ужасно хочу.

Сольнес (садится). Так я расскажу вам все.

Хильда. Теперь у меня перед глазами и сад и вы сами. Рассказывайте же!

Скорее!

Сольнес (указывая в угловое окно). Там на холме, где вы теперь видите

новый дом...

Хильда. Ну?

Сольнес. Там жили мы с Алиной первые годы. Там стоял тогда старый дом,

принадлежавший матери Алины. Он достался нам после ее смерти. А вместе с

домом и большой сад.

Хильда. На том доме тоже была башня?

Сольнес. Ничего подобного. Снаружи это было большое, некрасивое,

мрачное, деревянное здание-настоящий сарай. Внутри же было очень мило и

уютно.

Хильда. Вы, значит, срыли эту старую рухлядь.

Сольнес. Нет, он сгорел у нас.

Хильда. Дотла?

Сольнес. Да.

Хильда. Это было большим несчастьем для вас?

Сольнес. То есть, как на это взглянуть. Как строителю, мне этот пожар

помог выбиться на дорогу.

Xильда. Ну, а?..

Сольнес. У нас только что родились тогда те двое малюток.

Xильда. Да, бедняжки близнецы!

Сольнес. Родились они такими здоровыми, крепкими. И росли просто не по

дням, а по часам.

Хильда. Малютки очень растут в первые дни.

Сольнес. Нельзя было налюбоваться на них с Алиной, когда они лежали

так... все вместе... Но тут случился ночью пожар...

Хильда (напряженно). Ну? И что же? Говорите же! Сгорел кто-нибудь?

Сольнес. Нет, не то. Все спаслись благополучно...

Хильда. Так что же тогда?..

Сольнес. Алина была страшно потрясена. Пожар... вся эта тревога...

Пришлось спасаться сломя голову... в такую холодную зимнюю ночь... И ее и

малюток вынесли... в чем они лежали.

Хильда. И они не выжили?

Сольнес. Нет, выжили. Но у Алины сделалась лихорадка. И молоко

испортилось. Она непременно хотела кормить сама. Это был ее долг, как она

говорила. И оба наших мальчика... (Ломая руки.) Оба! О-о!

Хильда. Не вынесли этого?

Сольнес. Этого они не вынесли. Вот как мы потеряли их.

Хильда. Должно быть, это было ужасно тяжело для вас?

Сольнес. Да, тяжело. Но в десять раз тяжелее для Алины. (Стискивая руки

в тихом бешенстве.) Подумать, что такие вещи могут твориться на белом свете!

(Отрывисто

и твердо.) С того дня, как я лишился их, я потерял охоту строить

церкви.

Хильда. Вы, может быть, неохотно взялись и за нашу церковную башню?

Сольнес. Неохотно. Помню, как я был доволен и рад, когда закончил ее.

Хильда. Это и я помню.

Сольнес. С тех пор я никогда и не строил ничего такого. Ни церквей, ни

башен.

Хильда (медленно кивает). А только жилые дома.

Сольнес. Семейные очаги для людей, Хильда.

Хильда. Но с высокими башнями и шпицами.

Сольнес. Да, когда только можно. (Переходя на более легкий тон.) Так

вот я и говорю... пожар помог мне выбиться в люди. Как строителю, то есть.

Хильда. Почему вы не называете себя архитектором, как другие?

Сольнес. Не получил такого основательного образования. Почти до всего,

что я теперь знаю, умею, я дошел сам.

Хильда. Тем не менее вы пошли в гору, строитель.

Сольнес. Да, после пожара. Я разбил почти весь наш сад на небольшие

участки под дачи. И тут я мог строить, как моей душе хотелось. С тех пор и

пошло все, как по маслу.

Хильда (пытливо смотрит на него). Да вы, должно быть, ужасный

счастливец. Судя по всему.

Сольнес (нахмурясь). Счастливец? И вы повторяете это? Вслед за другими.

Хильда. Да, право, мне так кажется. И если бы вы только могли перестать

думать о своих малютках, то...

Сольнес (медленно). Этих малюток... не так-то легко выбросить из

головы, Хильла.

Хильда (несколько неуверенно). Неужели они все еще так расстраивают

вас? Столько времени спустя?

Сольнес (не отвечая на вопрос и пристально глядя на нее). Счастливец,

говорите вы...

Хильда. А разве вы не счастливец... в остальном?

Сольнес (продолжая смотреть на нее). Когда я рассказывал вам про

пожар... гм....

Хильда. Ну, ну?

Сольнес. У вас не явилась... какая-нибудь такая... особенная мысль, от

которой вы не могли отделаться?

Хильда (стараясь припомнить), Нет. Какая бы это могла быть мысль?

Сольнес (тихо, отчеканивая слова). Единственно благодаря пожару я

получил возможность строить дома, семейные очаги для людей. Уютные, славные,

светлые домики, где отец с матерью, окруженные ребятишками, могут жить

в мире и довольстве... радуясь жизни, радуясь тому, что живут на

свете... Особенно же тому, что составляют одно целое... и в великом, и в

малом..

Хильда (с увлечением). Ну, а разве это не огромное счастье для вас, что

вы можете создавать такие чудные семейные уголки?

Сольнес. Цена, Хильда! Ужасная цена, в которую мне самому обошлось это

счастье!

Хильда. Да неужели же никак нельзя отделаться от этой мысли?

Сольнес. Нет. Чтобы получить возможность строить семейные очаги для

других, мне пришлось отказаться... навсегда отказаться иметь свой

собственный... То есть, настоящий семейный очаг - с детьми и... с отцом и

матерью.

Хильда (мягко). Но так ли это еще? Навсегда ли, как вы говорите?

Сольнес (медленно кивает). Вот цена того счастья, о котором толкуют

люди. (Тяжело вздыхая.) Этого счастья... гм... этого счастья нельзя было

купить дешевле, Хильда.

Хильда (по прежнему). Да разве нет надежды, чтобы все наладилось снова?

Сольнес. Нет. Никакой. Это тоже результаты пожара... Результаты

болезни, которую схватила тогда Алина.

Хильда (глядя на него с каким-то неопределенным выражением). И вы

все-таки продолжаете устраивать все эти детские?

Сольнес (серьезно). Разве вы никогда не замечали, Хильда, что

невозможное... всегда как будто манит и зовет нас?

Хильда (задумчиво). Невозможное?.. (Оживленно.) Да, да! Так и с вами то

же?..

Сольнес. И со мной.

Хильда. Значит, и в вас сидит что-то вроде тролля?

Сольнес. Почему тролля?

Хильда. Ну, а как же назвать это?

Сольнес (встает). Да, да, пожалуй, так. (Горячо.) Да и как мне не

стать троллем, если со мной всегда и везде бывает так? Всегда и во всем!

Хильда. То есть, как это понять?

Сольнес (сдавленным от волнения голосом). Слушайте хорошенько, что я

буду говорить вам, Хильда. Все, что мне удалось сделать, построить, создать

красивого,

прочного, уютного... да и величавого... (Ломая руки.) О, страшно

подумать даже!..

Хильда. Что? Что страшно?

Сольнес. Что все это я постоянно должен выкупать... платить за все...

не деньгами... а человеческим счастьем. И не одним своим собственным, но и

чужим! Да, вот оно что, Хильда! Вот во что мне, как художнику, обошлось мое

место, и мне самому... и другим. И я день за днем вынужден смотреть,

как другие вновь и вновь расплачиваются за меня. День за днем, день за

днем... без конца!

Хильда (встает и пристально смотрит на него). Теперь вы, верно,

думаете... о ней?

Сольнес. Да. Больше всего об Алине. У нее ведь тоже было свое

призвание, как у меня свое. (Дражайшим голосом.) Но ее призванию суждено

было быть исковерканным, разбитым вдребезги, чтобы мое могло окрепнуть...

одержать

какое-то подобие великой победы! Да, надо вам знать, что У Алины...

были тоже способности строить, созидать.

Хильда. У нее! Строить?

Сольнес (качая головой). Не дома и башни со шпицами... и тому подобное,

с чем я тут вожусь...

Хильда. А что же?

Сольнес (мягко, растроганно). Маленькие детские души, Хильда. Помогать

им мало-помалу расти, приобретать благородные, прекрасные формы. Вырастать в

стройные, зрелые человеческие души. Вот какого рода способности были у

Алины. И все это осталось втуне. Навсегда. Ни к чему... Точно пепелище после

пожара!

Хильда. Но если бы даже и так...

Сольнес. Если бы?.. Это так! Я знаю, что это так.

Хильда. Не по вашей же вине, во всяком случае.

Сольнес (вперив в нее взгляд и медленно кивая). Да вот в этом-то и весь

вопрос.. Страшный вопрос. Вот сомнение, которое грызет меня... день и ночь.

Хильда. Сомнение?

Сольнес. Да. Предположим... что я, всему виною. То есть, в известном

смысле.

Хильда. Вы! Виною пожара!

Сольнес. Всего, всего, как есть. И в то же время, может быть...

все-таки не виноват ни в чем.

Хильда (озабоченно смотрит на него). Ну, строитель... если вы

договариваетесь до таких вещей, то, значит... вы и вправду больны.

Сольнес. Гм... в этом смысле мне, пожалуй, никогда и не выздороветь.