Послание с небес

— Я принципиальный противник торговли! — твердо сказал лейтенант Мухаметшин. — Это обыкновенная спекуляция, она до добра не доводит. Как говорится в одной мудрой книге, торговля налагает проклятие на все, к чему прикасается, хоть бы вы торговали посланиями с небес!

— Феликс, праведный мой товарищ, — сказал старший лейтенант Торгашов, — надеюсь, завтра ты поможешь мне хотя бы поднести сумки к дукану? Мы с тобой вместе летим в Фарах.

Он сидел посреди комнаты на корточках и укладывал в большую парашютную сумку товар.

— Жадность твоя погубит тебя, — сказал лейтенант Мухаметшин. — Зачем везти столько, что поднять не можешь?

— Это не все мое, начпрод попросил сдать сумочку печенья...

На следующий день прилетели в Фарах. После разгрузки советники отвезли вертолетчиков на торговую улицу, оставив их там на час. Пока коллеги перебегали из лавки в лавку и мерили там джинсы, батники, кроссовки, путаясь в непонятных “эсках”, “эмках”, “иксэльках” и в ремнях автоматов, которые старались не выпускать из рук, этнограф-любитель Мухаметшин, как и положено ученому, достав записную книжку, с интересом изучал быт и нравы. “Обстановка вокруг, — записывал он, — напоминает “Тысяча и одну ночь”, а я себе — Синдбада...”

Он все же помог Торгашову перетащить парашютные сумки в один из ближайших дуканов. Два мальчика приступили было к разгрузке, но бородатый хозяин жестом остановил их. Он взял одну пачку, осмотрел ее невзрачную упаковку, развернул, понюхал темно-коричневое печенье.

— Чего нюхать! — сказал Торгашов, забирая и заворачивая. — Шоколадное печенье! Чоколат хлеб!

Поторговавшись, остановились на двадцати трех афгани за пачку. Мальчишки накинулись на сумку, начали пересчет:

— Як, ду, се, чор, панч, шиш, хафт, нух…

Торгашов, шевеля губами, внимательно следил за процессом.

Лейтенант Мухаметшин вышел на улицу, прогуливался, наблюдая, как ишак, погоняемый мальчиком, тащит арбу, груженую обломками песчаника, как у глиняного дувала сидят на корточках старики в чалмах — где-то он их видел уже, — как идет мимо, кося на шурави черным глазом, девушка, и одежды ее вьются, словно под ними не тело ее, а ветер... Засмотревшись, он не заметил, как из дукана вышел Торгашов с пустыми сумками, и убежал на другой конец улицы, где все еще мерили тряпки остальные вертолетчики. Лейтенант оказался один.

Солнце было уже высоко, улица постепенно пустела. Вдруг вокруг лейтенанта образовалось кольцо из чумазых пацанят. Они корчили обезьяньи рожицы, показывали языки, делали какие-то жесты, подбегая и отпрыгивая назад.

— У меня ничего нет! — замахал руками борттехник. — Я не торгую, это нехорошее заня...

Но не успел он закончить монолог честного человека, как в него полетели пачки только что проданного Торгашовым печенья. Мальчишки запускали руки за пазухи и с криками побивали печеньем растерянно уклоняющегося шурави.

Истратив весь свой запас, хулиганы, громко смеясь, разбежались в разные стороны. Ошарашенный лейтенант стоял среди раскиданных пачек и не мог понять, в чем дело. Одно только вертелось в мозгу: вот тебе и голодные афганские дети! Он поднял одну пачку, вскрыл, достал печенье, надкусил — и от неожиданности вкуса чуть не сплюнул. Это были пресные галеты из сухпайка — испеченные из черной овсяной муки грубого помола с добавлением отрубей для лучшей работы солдатского желудочно-кишечного тракта.

Борттехник пошел прочь, жуя галету и осуждающе качая головой. Осуждал он обе стороны. Обман обманом, но разве можно кидать хлеб в пыль? И не так уж он и невкусен, если вжеваться… Еще он думал о превратностях справедливости и о неисповедимости путей.

Борттехник Торгашов, узнав об инциденте, хохотал. Выспрашивал подробности, снова смеялся, добродушно хлопая лейтенанта Мухаметшина по плечу:

— Не журись, Феликс, я возмещу тебе моральный ущерб!

Когда прилетели домой, Торгашов отдал начпроду из расчета по три афошки за пачку, мотивировав тем, что товар оказался совершенно не ходовым, пошел как сухари.

— Тебе-то все равно бесплатно достался, — лукаво успокоил он потерпевшего.

Вечером, разложив на кровати прибыль, посчитав и поделив ее на две равные части, Торгашов предложил лейтенанту Мухаметшину половину. На эти деньги можно было купить джинсовый костюм, кроссовки “Пума” плюс итальянские складные солнечные очки-капли.

— Представляешь, Феликс, — говорил Торгашев, — приедешь в свою деревню как какой-нибудь Тото Кутуньо, все девки твои!

— С ума сошел? — спросил лейтенант Мухаметшин. — За один твой обман я уже получил, ты хочешь, чтобы еще и начпрод меня закидал чем-нибудь?

— Мы попросим, чтобы он закидал нас тушенкой, — засмеялся Торгашов. — Но ты пойми, что пострадал за презрение к священному здесь делу торговли. Как ты жить собираешься, Феликс?

— Честно! — сказал лейтенант Мухаметшин.