Определение мышления

Мышление - это, наверное, наиболее интимная, сокровенная и заветная тема философии. И попытаться просто и однозначно ее определить или как «отражение объективной реальности», или «идею идей» и т.п. всегда попадает мимо цели. И эта концептуальная неловкость в некоторой степени оказалась тем интеллектуальным мотивом, который начал склонять философию к самоубийственному упразднению темы разума, мышления и т.п. Поэтому сегодня создается впечатление, что философия с какой-то страстью втянулась в нескончаемое развенчивание и упразднение сознания как такового, облекая мышления бессознательным, властью и т.п., а в результате чего феноменальность сознания все более истончается и начинает таять прямо у нас на глазах, или же она, теряя собственные ресурсы, начинает жить «взаймы», на средства того, что лежит по ту его сторону, иначе говоря, мы втягиваемся в своего рода «обморок современного сознания». Это одновременно и пародия и палинодия мышления, а не только сознания как такового. Что можно сказать в этой ситуации о сознании, мышлении? - В сегодняшней точке своей истории оно совершенно утратило способность очаровывать, возвышать, соблазнять. Или хотя бы угрожать. Сама структурность феномена мышления, сознания уже больше не подразумевает ни Я, ни человека, - она все сильнее и жестче пробивается выбросами бессознательного, нечеловеческого, разрывается телесностью (выплесками). Само существо мышления как «сознания о …» теряет свою действительность и действенность: истончается и исчезает на грани между реальным и сюрререальным. За онтологичностью сознания как «мировоззрения» все отчетливее просматриваются развертки и разметки желания, воли, власти, и все ощутимее и более болезненной становится подмена собственной логики мышления логикой акционизма. Неустойчивой и изменчивой становится сущность noun’a, мыслящего.

Парадокс состоит и в том, что мышление – не снаружи и не внутри человеческого существа. Крайне сложно определить «местоположение», «пространственно-временные координаты» мышления как события. Мышление не существует «нигде» и «никогда», однако оно занимает особое место в топологических и временных измерениях. Двойственность - не обязательно перекрывание, проецирование пространства и времени, - напротив, необходимо их различение (Кант, Бергсон, Гуссерль (хотя в определенной мере, следуя Бергсону, можно говорить, что Гуссерль подменяет временность топологичностью)). В акте мышления учреждаются особые измерения, особая действительность, не редуцируемая к так называемому «внешнему» или «внутреннему» миру, выстроенная на связности виртуальной действительности и тонко градуированных актуализациях. Но акт учреждения, смещающий и деформирующий исходные структурности, которые способны функционировать собственно автоматически (логические автоматы), всегда затребывает экзистенциального усилия, актов воли, желания и т.п. (например, Декарт), или как писал Гегель, движение духа «от чувства через представление к мышлению, - это путь порождения себя как воли, которая в качестве практического духа вообще есть ближайшая истина интеллекта…»^[24] И в этой ситуации мышление использует «реальное» время и пространство, их фрагменты, создавая новые композиции, сами являющиеся актуализациями виртуальности. Поэтому «внемирность» мышления есть предпосылка для того, чтобы в нем оказаться, сказаться, показаться некий «смысл», затягивающий нечто такое, что «реальнее» так называемых фактов, вещей. Во «внемирности», в «нереальности мышления» проявляется иная сущность мира, действительности, благодаря чему мыслящий, ноун, участвует в мышлении, он связан с мышлением через участие, со-участие, methexis. Тогда тематизация человека в опыте философского мышления оказывается сложным комплексом наслаивания определений, трудно проясняемых тематических отсылок.

Если, например, темой является человек, то в чистой рефлексии мы можем заметить, что человек непрерывно дан как некая связность в разнообразной и определенно связанной множественности модусов явления, располагающими своими специфическими горизонтами и перспективами. Однако если мы пытаемся тематизировать феномен человека, который в подобной динамичной множественности осмысляется как некая целостность, то соответственно, мы проводим и тематизацию и самого способа осмысления. При этом мы с необходимостью вопрошаем и о том, каким образом следует понимать то, что некий феноменальный ряд, который мы именуем человеком, дан философскому опыту мышления. И это отнюдь не подразумевает, что философия ограничивается исключительно какими-то абстрактными рассуждениями о человеке, - скорее, ей приходится обращаться к тому, что Ницше называл «типами человека», расчленяющими феноменальное поле и требующими для каждого типа соответствующий способ мышления. Что из себя представляет тип мышления, относящийся к тому или иному типу человека? - Такой вопрос мы следовало бы задать в отношении каждого типа феноменальности человека.

Истолкование «человека»

Наука, культура, политика, различного рода институции, практики повседневности постоянно затребывают все более четкой, прецизионной и в то же время все более фрагментарной в этой четкости настройки «образа человека». Однако чем ближе мы оказываемся мы оказываемся к абсолютному разрешению, тем больше лишаемся возможность увидеть действительные контуры феноменальности человеческого существования. Сегодня очень трудно говорить о человеке, поскольку сегодня очень трудно его увидеть. Чаще всего современный мир стремится вовсе не к тому, чтобы его видеть или, по крайней мере, хоть как-то замечать, а к тому, чтобы его потреблять, «задействовать», так что в итоге от человеческого существа вообще не остается каких-либо следов. Но тем самым «гуманистический дискурс» оказывается дискурсом, не способным развернуть поле видения, и самое любопытное во всем этом, что «человек», который лишается «человеческого», не является в то же время каким-то ничто, - напротив он настаивает на своем существовании самим своим уже сюрреалистическим присутствием.

Мы стремимся помыслить человека исключительно через ratio, опыт сознания, но в то же время в феноменальности, которую мы именуем «человек» происходит нечто, что не укладывается в рамки «сознания», «разума» и т.п. в то же время мышление, сознание оказались в такой размерности, в которой часто не остается места человеческому существу. Поэтому с долей условности можно говорить о том, что человек появляется на грани своего распада, - иными словами, понятие человека рождено криком, связанным с онтической проблематизацией ситуации, когда невыносимая смесь тел начинает будоражить связанное с ней сцепление мыслей, идей, вызывающих мучительное страдание, - эта смесь разрывает, расщепляет мысль, - она начинает судорожно биться, метаться, ища новых связанностей. Это и есть проблематизация, которая и порождает понятие «человека».