ПОСЛЕДНЕЕ ИНТЕРВЬЮОба моих последних фильма основаны на личных впечат- лениях, но не имеют отношения ни к детству, ни к прошлому, они, скорее, касаются настоящего. Обращаю внимание на сло- во «впечатления». Воспоминания детства никогда не делали человека художником. Отсылаю вас к рассказам Анны Ахма- товой о ее детстве. Или к Марселю Прусту. Мы придаем нес- колько чрезмерное значение роли детства. Манера психоана- литиков смотреть на жизнь сквозь детство, находить в нем объяснения всему — это один из способов инфантилизации лич- ности. Недавно я получил крайне странное письмо от одного знаменитого психоаналитика, который пытается объяснить мне мое творчество методами психоанализа. Подход, к художест- венному процессу, к творчеству с этой точки зрения, если хо- тите, даже удручает. Удручает потому, что мотивы и суть творчества гораздо сложнее, намного неуловимее, чем просто воспоминания о детстве и его объяснения. Я считаю, что психо- аналитические истолкования искусства слишком упрощенны, даже примитивны. Каждый художник во время своего пребывания на земле находит и оставляет после себя какую-то частицу правды о цивилизации, о человечестве. Сама идея искания, поиска для художника оскорбительна. Она похожа на сбор грибов в лесу. Их, может быть, находят, а может быть, нет. Пикассо даже говорил: «Я не ищу, я нахожу». На мой взгляд, художник по- ступает вовсе не как искатель, он никоим образом не действу- ет эмпирически («попробую сделать это, попытаюсь то»). Ху- дожник свидетельствует об истине, о своей правде мира. Ху- дожник должен быть уверен, что он и его творчество соответ- ствуют правде. Я отвергаю идею эксперимента, поисков в сфере искусства. Любой поиск в этой области, все, что пом- пезно именуют авангардом, — просто ложь. Никто не знает, что такое красота. Мысль, которую люди вырабатывают у себя о красоте, сама идея красоты изменя- ются в ходе истории вместе с философскими претензиями и просто с развитием человека в течение его собственной жизни. И это заставляет меня думать, что на самом деле красота есть символ чего-то другого. Но чего именно? Красота — сим- 1,2 вол правды. Я говорю не в смысле противоположности «прав- да и ложь», но в смысле истины пути, который человек выби- рает.. Красота (разумеется, относительная!) в разные эпохи свидетельствует об уровне сознания, которое люди данной эпохи имеют о правде. Было время, когда эта правда выража- лась в образе Венеры Милосской. И само собой разумеется, что полное собрание женских портретов, скажем, Пикассо, строго говоря, не имеет ни малейшего отношения к истине. Речь идет здесь не о красивости, не о чем-то красивеньком — речь идет о гармоничной красоте, о красоте потаенной, о кра- соте как таковой. Пикассо, вместо того чтобы прославлять красоту, попытаться ее прославить, поведать о ней, засвиде- тельствовать эту красоту, действовал как ее разрушитель, хулитель, изничтожитель. Истина, выраженная красотой, за- гадочна, она не может быть ни расшифрована, ни объяснена словами. Но когда человеческое существо, личность оказыва- ется рядом с этой красотой, сталкивается с этой красотой, стоит перед этой красотой, она ощущает ее присутствие, хотя бы по мурашкам, которые пробегают по спине. Красота — словно чудо, свидетелем которого невольно становится чело- век. В этом все дело. Мне кажется, что человеческое существо создано для того, чтобы жить. Жить на пути к истине. Вот почему человек тво- рит. В какой-те мере человек творит на пути к истине. Это его способ существовать, и вопрос о творчестве («Для кого люди творят? Почему они творят?») суть вопрос безответный. На самом деле у каждого художника не только свое понимание творчества, но и свое собственное вопрошение о нем. Это сое- диняется с тем, что я сейчас говорю об истине, которой мы взыскуем, которой мы способствуем нашими малыми силами. Основополагающую роль здесь играет инстинкт, инстинкт творца. Художник творит инстинктивно, он не знает, почему именно в данный момент он делает то или другое, пишет имен- но об этом, рисует именно это. Только потом он начинает ана- лизировать, находить объяснения, умствовать и приходит к от- ветам, не имеющим ничего общего с инстинктом, с инстинктив- ной потребностью создавать, творить, выражать себя. В неко- тором роде творчество есть выражение духовного существа в человеке в противоположность существу физическому, твор- чество есть как бы доказательство существования этого ду- ховного существа. В поле человеческой деятельности нет ниче- го, что было бы более самодовлеющим, нежели творчество. Если убрать из человеческих занятий все относящееся к из- влечению прибыли, останется лишь искусство. Под созерцанием я всего-навсего понимаю то, что порож- дает художественный образ или же мысль, которую мы выра- батываем у себя о художественном образе. Это все совершен- но индивидуально. Художественный образ, смысл художест- венного образа могут вытекать только из наблюдения. Если не основываются на созерцании, то художественный образ за- меняется символом, то есть тем, что может быть объяснено разумом, и тогда художественного образа не существует — ведь он уже не отражает человечество, мир. Подлинный худо- жественный образ должен выражать не только поиск бедного художника с его человеческими проблемами, с его желаниями и потребностями. Он должен отражать мир. Но не мир ху- дожника, а путь человечества к истине. Простого ощущения контакта с душой, которая где-то здесь, выше нас, но тут, перед нами, живет в произведении, достаточно, чтобы оценить его как гениальное. В этом — истинная печать гения. Было время, когда я мог назвать людей, влиявших на меня, бывших моими учителями. Но теперь в моем сознании сохра- няются лишь «персонажи», наполовину святые, наполовину безумцы. Эти «персонажи», может быть, слегка одержимы, но не дьяволом; это, как бы сказать, «божьи безумцы». Среди живущих я назову Робера Брессона. Среди усопших — Льва Толстого, Баха, Леонардо да Винчи... В конце концов, все они были безумцами. Потому что они абсолютно ничего не искали в своей голове. Они творили не при помощи головы... Они и пугают меня, и вдохновляют. Абсолютно невозможно объяснить их твор- чество. Тысячи страниц написаны о Бахе, Леонардо и Толстом, но в итоге никто не смог ничего объяснить. Никто, слава Богу, не смог найти, коснуться истины, затронуть сущность их твор- чества! Это лишний раз доказывает, что чудо необъяснимо... В высшем смысле этого понятия — свобода, особенно в ху- дожественном смысле, в смысле творчества, не существует. Да, идея свободы существует, это реальность в социальной и политической жизни. В разных регионах, разных странах люди живут, имея больше или меньше свободы: но вам извест- ны свидетельства, которые показывают, что в самых чудовищ- ных условиях были люди, обладающие неслыханной внутрен- ней свободой, внутренним миром, величием. Мне кажется, что свобода не существует в качестве выбора: свобода'—это ду- шевное состояние. Например, можно социально, политически быть совершенно «свободным» и тем не менее гибнуть от чув- ства бренности, чувства замкнутости, чувства отсутствия бу- дущего. Что же касается свободы творчества, то о ней вообще нель- зя спорить. Ни одно искусство не может без нее существовать. Отсутствие свободы автоматически обесценивает художествен- ное произведение, потому что это отсутствие мешает послед- нему выразиться в самой прекрасной форме. Отсутствие этой свободы приводит к тому, что произведение искусства, нес- мотря на свое физическое существование, на самом деле не существует. В творчестве мы должны видеть не только твор- чество. Но, к сожалению, в XX веке господствующей является тенденция, при которой художник-индивидуалист, вместо того, чтобы стремиться к созданию произведения искусства, исполь- зует его для выпячивания собственного «я». Произведения ис- кусства становится выразителем «я» его создателя и превра- щается, как бы сказать, в рупор его мелких претензий. Вам это известно лучше, чем мне. Об этом очень много писал Поль Валери. Наоборот, подлинный художник, а более того — гений являются рабами дара, которым они наделены. Они обязаны этим даром людям, питать которых духовно и служить им были избраны. Вот в чем для меня заключается свобода. Перепечатано: сборник Мир и филь- мы Андрея Тарковского», М., Искус- ство, 1991. Стр. 315—326. Андрей Тарковский
|
