Армянский функциональный внутри этнический конфликт.

Чтобы двинуться дальше, обратимся к теории вопроса. Мы имеем раздробленный этнос, но что-то соединяет, раз он не рассыпается, а остается единым этносом. В 60-е годы американский востоковед Люсьен Пай дал описание явлению, названному им «чувством ассоциации» [Pye, L. 1962: 37.], которое проявляется в том, что «члены определенного общества, каждый своим собственным образом, и без эксплецитного согласования, вырабатывают способ отношения между собой, который будет способствовать эффективности целого. Оно делает возможным эффективную организационную жизнь, направленную к процветанию, «даже среди людей, которые не принимают друг друга и могут выражать значительное чувство агрессивности друг по отношению к другу». Это наблюдение Пая чрезвычайно ценно, хотя термин не совсем удачен. Мы будем называть это явление спонтанным само структурированием этноса.

В основе функционирования этноса лежит специфическое уникальное взаимодействие его членов, каждый из которых по внешней видимости делает что-то свое, с благом целого никак не связанное и даже ему противоречащее.

В ситуациях, требующих от этноса мобильности, борьба между внутренними альтернативами становится основой, на которой и реализуется функциональный внутри этнический конфликт, обеспечивающий динамизм этнических структур и служащий механизмом спонтанного само структурирования этноса в новых условиях. Акт за актом как бы разыгрывается драма, каждое действие которой кажется изолированным и не имеющим отношения к целостному сюжету, но которые все вместе приводят к созданию новых значительных институций, дающих этносу в целом возможность конструктивной деятельности. Этот процесс может долгое время не осознаваться ни одной из участвующих в нем групп, мотивы своих действий они могут объяснять любым удобным для них образом, но функциональный внутри этнический конфликт [Лурье С. 2005] создает определенные ритмы их деятельности, ее синхронность. Складывается особая конфигурация внутри этнических групп, способствующая выживанию этноса в меняющихся культурно-политических условиях. Не достаточно было бы сказать, что эта конфигурация состоит в функциональном распределении ролей, поскольку принятие роли предполагает хотя бы маломальскую осознанность процесса и, таким образом, меняет само восприятие, создает общее ощущение игры, требующее рассудочной рассчитанности действий, а так же сознательное целеполагание.

Внутри этнический конфликт создает не систему распределения ролей, как таковую, а систему коммуникации, которая накладывается как бы поверх существующей (или отсутствующей) на обычном вербальном уровне – той, которая зачастую напоминает испорченный телефон уже в силу самой конфрантационности членов различных внутри этнических групп, не желающих слышать и понимать друг друга. Коммуникация же, о которой мы сейчас говорим, функционирует скорее за счет общей значимости для членов этноса определенных доминант, относящихся даже не к области идеологии как таковой, а к области представлений об условиях и характере действия, то есть некоторой обще этнической модели адаптации, строящейся на первичной рационализации мира.

Так представление о некотором образе действия, специфическое для армян, которое актуализировали в сознании армян публицисты-романтики конца XIX века привело к созданию некоего общенационального мифа, который трудно сформулировать словами, поскольку у различных внутри этнических групп и в разные периоды времени он имел различную интерпретацию. Для большинства дашнакцаканов в диаспоре это был героический миф об армянской государственности, но скорее это был миф о героическом действии вообще [Лурье С. 2005]. Форма, в которую он мог вылиться, могла быть различной. То, что стало воплощением этого мифа – Ереван – почти никем в те времена не воспринималось как шаг к государственности. На существование Еревана под российским протекторатом смотрели как на нечто совершенно естественное, и потому, в частности, что Россия имела в сознании армян функции «образа покровителя», то есть того, что само по себе является условием действия. При этом дашнакцаканы, верные хранители героического мифа, может быть последними узнали в Ереване своего ребенка. Миф воплощался иначе, чем они могли этого ожидать, иначе, чем это могли ожидать любые другие группы армянского этноса. Но, так или иначе, в различных своих интерпретациях, неузнаваемый в своих внешних оболочках, и потому сам служащий дополнительным источником конфрантационности, он составил подоплеку функционального внутри этнического конфликта. Сам этот конфликт разыгрывался на его материале. Внутри этнический конфликт, с этой точки зрения, может быть представлен, как обыгрывание основной общекультурн6ой темы.