Глава 21. «- Так это наш дом? - выдохнул я с грустью, видя ту самую бордовую крышу

POV Билл

«- Так это наш дом? - выдохнул я с грустью, видя ту самую бордовую крышу. Я ведь даже не узнал его.

- Да, сынок. Я расскажу тебе все, пойдем! - отец вел меня по дорожке через сад, поросший сорняком.

Ветхая веранда, которую мы делали вместе. Я помнил это, как ни странно. Папа сам делал ее, а я помогал. Хотя, я просто подтаскивал гвозди, молоток, тогда тяжеленный для меня, маленькие доски. Но папа гордился мной и говорил: «Мы с сыном вместе веранду делаем!» Дверь скрипнула давно не смазываемыми петлями.

Внутри теперь было не лучше, чем снаружи. Обои выцвели и наполовину отклеились, окна были грязными, на полу мусор, вся мебель очень обветшала.

И сам папа стал таким же, как полузаброшенный дом.

Я помнил его бодрым мужчиной, пусть и постоянно уставшим от работы, но волосы его были темно-русыми. Всегда гладко выбритый, в костюме, он любил порядок дома и охотно работал в саду. Но что хуже: он никогда не пил, разве что по праздникам. А теперь я чувствовал запах дешевой водки, а по всему дому валялись пустые бутылки.

- Садись, садись, парень! Я сейчас... чего-нибудь... - он стал бестолково носиться по дому в поисках чего-то. Только и так ясно было, что безуспешных.

- Пап, прошу тебя, сядь, - сказал я. И даже сам услышал тоску в своем голосе. Такой тоски я не помнил уже давно.

Он непонимающе сел рядом со мной на старый диван, прикрытый потертым грязным пледом неясного цвета.

- Что случилось, пап? Почему все так... – я обвел рукой дом, - Расскажи мне. Я знаю, виноват я, но все-таки.

Он вздохнул и опустил глаза. Он так постарел.

Сколько лет прошло? И я - всему причина.

- Ну же, пап. Это нелегко, но я должен знать. Помнишь, я сбежал из больницы?

- Такое не забыть, Билл, - хрипло сказал он, - Нам сообщили об этом на следующий день. Я хотел обратиться в полицию, но Элена убедила меня, что ты сам вернешься. И я поверил, хоть и очень не хотел. Джек молчал. Он вообще старался не попадаться мне на глаза, но тогда я не понял всего.

Целую неделю я ходил сам не свой. Элена продолжала меня убеждать, что все нормально, что надолго ты уйти не мог. Но ты так и не вернулся. В конце той адской недели я впервые напился до бессознательности. А потом обратился в полицию. Они обыскали все приюты, все известные скопления беспризорников, но тебя нигде не нашли. Я не знаю, как я смог выдержать эти недели. Сначала я бегал с полицией, сам пытался что-то делать. Через месяц я стал пить, много пить. Меня уволили, я все равно пил. Или спал. Или просто смотрел в потолок.

Она пыталась меня вывести из запоя, мы постоянно ругались, а я винил ее в том, что ты ушел. Она кричала, что всему виной мое воспитание, что ты уже наверняка умер, что мне надо перестать пить, чтобы воспитать хотя бы Джека. В один из таких моментов я не выдержал, кричал, что она думает только о своем сыне, что это он во всем виноват и, сорвавшись, побежал к парню в комнату. Я нашел его пьяным. Схватил, тряс его, чуть не избил. Она пыталась как-то помочь, хотела вызвать полицию, но по счетам было не заплачено, и телефон не работал. В итоге этот щенок признался во всем. Как они издевались над тобой, как били и изнасиловали. А я ведь не верил тебе! Еще эта сука наверняка ведь обо всем знала. Сыночка прикрывала! Я тогда единственный раз в жизни стукнул ребенка. Хоть его нельзя назвать ребенком... выбл*док!

Я вышвырнул их из дома тем же вечером. Элена даже ничего не сказала, просто быстро собрала вещи и ушла вместе с Джеком. Я ничего о них не знаю и знать не хочу. Только с тех пор живу вот так. Ты прости меня, я ведь уж давно потерял надежду...

- Я сам давно потерял ее, пап. Я понимаю.

- А что с тобой было? Все ведь было хорошо, правда? – посмотрел он на меня с надеждой.

Я вздохнул. Как я мог соврать?

- Нет, пап. Я жил на улицах. Но потом деньги кончились, а я попал в полицию за кражу. Дальше оказался в тюрьме. Сидел там. Освободился и вскоре поехал в Берлин.

- Зачем?

- Мстить.

- Кому? – удивленно спросил он.

- Элена отправила Джека в Берлин учиться. Там же и его компания. Была. Теперь нет.

- Что с ними? – испуганно воскликнул папа.

- В полиции, - нет, он и так слишком много испытал, чтобы узнать про меня такое. Хотя… они в полиции, просто в нижней ее части – в морге.

- Значит, ты теперь свободен?

- Да. И я хочу начать жить по-другому, пап. Давай исправим все, - я слабо улыбнулся.

- Давай! С чего начнем?

- С того, что ты бросишь пить, и мы сделаем дом прежним, - я встал, - Ну что, приступим?

Он поднялся. И мы пошли. Возвращать к жизни наш старый дом.

***
Вечерние сумерки сгустились над домом. Но теперь уже не над тем жалким заброшенным зданием. И пусть забор выглядел все таким же облупившимся, а веранда полуразрушенной, плющ больше не заслонял окна сухими ветками. И пожухлые травы, и мусор из дома были собраны в большую кучу.

- Гори ясно! - кричал отец под треск огромного костра.

- Вместе с нашим прошлым! - кричал я.

Мы жарили на костре хлеб и сосиски - скромную, но первую за столько лет совместную и счастливую трапезу над горящим прошлым, которое трещало болью и страданием, но нам было уже все равно...»