Разрастание сообществ

Несложно понять, как работают сети взаимных обязательств в небольших группах или поселениях, где все знают друг друга. Друзей здесь легко отличить от врагов, личные симпатии и неприязнь имеют важное значение, и каждому необходимо заботиться о своей репутации. Но что происходит, когда деревни разрастаются до больших городов? И Платон, и Аристотель считали, что если граждане перестали узнавать друг друга в лицо, то связующее вещество общества больше не действует — и значит, в этот момент город должен перестать расти.

В «Законах» Платон ограничивал население идеального города–государства 5 ООО гражданами–земледепьцами — плюс их домочадцы, рабы и немного постоянно проживающих чужестранцев4. В «Политике» Аристотеля читаем: «Для того чтобы выносить решения на основе справедливости и для того чтобы распределять должности по достоинству, граждане непременно должны знать друг друга — какими качествами они обпадают»5. Отметив, что избыточное население ведёт к тому, что «иноземцам и метекам легко присваивать себе права гражданства», он приходит к следующему обобщающему выводу: «Таким образом, ясно, что наилучшим пределом для государства является следующий: возможно большее количество населения в цепях самодовлеющего его существования, притом легко обозримое». Иными словами, необходимо было знать своих сограждан, поскольку через личные контакты создавались связи взаимопомощи и взаимных обязательств. Материальным, архитектурным выражением этой идеи была агора — место, где встречались сразу все граждане.

Фердинанд Теннис, пионер немецкой социологии и современник Сиджвика, высказал более тонкую мысль — что по мере роста поселений принцип взаимности начинает действовать по–другому. Община (Gemeinschaft), по его чеканной формулировке, характеризовалась «близкими, личными и исключительными отношениями совместной жизни» внутри семей, родов, деревень и дружеских или соседских групп. В свою очередь, общество (Gesellschaft) — это «искусственное построение из совокупности человеческих существ» — большой анонимный городб. Можно, конечно, спорить о деталях и тонкостях такого разделения, и мало кто из социологов последующих поколений себе в этом отказывал, однако в главном, на мой взгляд, Теннис прав. Община не может расти бесконечно, в какой‑то момент она просто превращается во что‑то иное. Города не просто больше деревень — они отличаются на материальном, социальном и этическом уровне.

Жителей больших городов связывает пространственная близость, совместное пользование публичными пространствами, поголовная зависимость от сложной и уязвимой инфраструктуры и общий доступ к жизненно важным сетям с ограниченной пропускной способностью. Благодаря всему этому величайшие города мира стали зонами плотных и неизбежных взаимозависимостей между людьми — большинство из которых почти ничего не знают друг о друге7. Именно поэтому городам необходим определенный уровень связи, взаимодействия и доверия между незнакомыми людьми: если этого нет, они перестают функционировать. Как воскликнул избитый полицейскими Родни Кинг, когда пламя спровоцированных этим фактом беспорядков охватило в мае 1992 года весь Лос–Анджелес: «Неужели мы не можем просто нормально жить вместе?»

Депо не в том, что города являются зонами, свободными от разногласий или конфликтов. Скорее они зависят от способности своих высокоразвитых культурных и общественных институтов — избирательного права, законодательства, рынков, гражданского общества, критического дискурса и политического активизма — укрощать агрессию, конструктивным образом урегулировать разногласия и конфликты и, более того, черпать в них творческую энергию. Иными словами, города — это не только физические структуры, облегчающие экономическую, социальную и культурную деятельность. Важнее всего то, что это пусть и несовершенные, но системы основанных на этике взаимодействий, осуществляемых в соответствии с принципом Родни Кинга: дать возможность большому количеству незнакомых людей просто нормально жить вместе.