Реакция и годы скитаний

В правление Александра III революционное движение было подавлено: в политической жизни наступило затишье. В кругах интеллигенции, по словам Милюкова, появились «восьмидесятники» и «девятидесятники»: первые были дезертирами политики, вернувшиеся к проповеди религии и личной морали, а вторые – декаденты и символисты, еще не успевшие обозначиться публично. Сам Милюков причисляет себя к «семидесятникам»: «позиция «умирающего» либерализма была для меня единственно приемлемой».^[14] Он вступил в московские ряды либералов, выступающих за необходимость обороны против реакции и аполитизма. Кроме того, он начал сотрудничество с московским журналом «Русская мысль», который представлял собой левый лагерь общественной мысли. В целом же для Павла Николаевича годы реакции были временем, когда он полностью посвятил себя научной деятельности и никак не участвовал в политических событиях.

Однако этот спокойный для него период кончился со смертью Александра III. Описывая общественное и отчасти свое настроение в это время, Милюков пишет: «Тяжелая плита, наложенная на русскую общественную жизнь и культуру, казалось, должна была сдвинуться».^[15] Началась новая волна общественного движения, которая не могла обойти Павла Николаевича, да и он не пытался от нее уйти: время занятий наукой подошло к концу, пришло время действий.

Уже вскоре стало понятно, что не стоит ждать от нового царствования перемен, Николай II не собирался идти на уступки. И Милюков почувствовал это непосредственно на себе: его лекция на тему «общественных движений», прочитанная в Нижнем Новгороде не прошла без внимания со стороны властей. Его уволили из университета с запрещением преподавать и выслали из Москвы до разрешения его дальнейшей судьбы. Уже в Рязани Милюков узнал, в чем его обвиняют: «прочтение лекций преступного содержания перед аудиторией, не способной отнестись к ним критически».^[16]

Вскоре Павел Николаевич был выслан из страны, и в его жизни начался период, который сам он назвал «Годы скитаний» - 1895-1905гг. За это десятилетие Милюков не раз был лишен свободы и приговаривался к ссылке, чем во многом и обусловлено его «скитание». За границей он вновь занимался своей профессией – читал лекции по истории – только теперь он мог свободно говорить о положении в России и ближайших перспективах. Этот период в жизни Милюкова во многом поменял его взгляды на свою собственную роль в происходящих событиях: от теоретика, смотрящего на происходящее со стороны, он все больше становился практиком, вливаясь в общественное движение.

Зимой 1900 г. на собрании, посвященном памяти П.Л. Лаврова, Павел Николаевич говорил о двух течениях в революционном народничестве: лавристов и бакунистов. Заключил он свою речь словами «всякая динамика революционного движения, не приводящего к цели, кончается террором».^[17] На аудиторию эти слова произвели впечатление, а сам Милюков и не догадывался, что его анализ превратится в пророчество. После этого собрания Милюкова посадили в тюрьму, и там он узнал об убийстве министра народного просвещения Боголепова студентом-революционером П. Карповичем: «Признаться, я порядком струхнул. Мой прогноз начинал исполняться».^[18] Уже потом, припоминая эту пророческую речь Павла Николаевича, Б. Савинков^[19] полушутя, полусерьезно назовет себя учеником Милюкова.^[20]

Кажется парадоксальным, что революционер Савинков, хоть и полушутя, назвал Милюкова своим учителем, ведь сам Павел Николаевич никогда не выступал за революционные действия, предлагал вести борьбу в рамках закона. Речь же Милюкова о революции и терроре оказалась пророческой, как нам кажется, потому что он был историком. Каких бы взглядов Милюков ни придерживался, будучи историком, он объективно оценивал сложившуюся в стране ситуацию.

Во время тюремного заключения у Милюкова состоялась беседа с Плеве. Разговор с министром шел не в форме допроса, а в форме дружеской беседы, и Плеве признался Милюкову, что от этого разговора и его впечатления зависит освобождение Павла Николаевича. Разговор в целом складывался хорошо, однако Плеве оказался искусным собеседником и, касаясь проблемы современной политики, неожиданно спросил, что сказал бы Милюков, если бы он предложил ему занять пост министра народного просвещения. Как нам кажется, в этот момент, как когда-то в университете, у Милюкова появился шанс: сказать то, что от него ожидают услышать, и избежать неприятных последствий, или сказать то, что он действительно думает и поплатиться за это. Но, кроме того, в этот раз перед Милюковым стоял еще более сложный выбор: сказать, то, что угодно услышать власти, или навсегда разорвать с ней отношения. И Павел Николаевич вновь сделал выбор, который подсказало ему сердце – он остался верен себе и своим взглядам. Вот как сам он описывает этот момент: «Я ответил, что поблагодарил бы министра за лестное для меня предложение, но, по всей вероятности, от него бы отказался. Плеве сделал удивленный вид и спросил: почему же? Я почувствовал, что лукавить здесь нельзя — и ответил серьезно и откровенно. «Потому что на этом месте ничего нельзя сделать. Вот если бы ваше превосходительство предложили мне занять ваше место, тогда я бы еще подумал»».^[21]

Позже Плеве уже в совсем других тонах сказал Милюкову: «Я сделал вывод из нашей беседы. Вы с нами не примиритесь. По крайней мере не вступайте с нами в открытую борьбу. Иначе — мы вас сметем!».^[22] Как ни странно Павла Николаевича отпустили, но из слов Плеве понятно, что его отношения с властью были разорваны.

Важно обратить внимание еще на одно обстоятельство. Из слов Милюкова, сказанных министру, становится понятно, что он был не согласен с нынешней политикой, которую вел Плеве. Потом он будет винить Плеве в развязанной войне, а правительство в неспособности «не только управлять, но и вести войну».[23] А незадолго до убийства Плеве, Милюков напишет в статье: «Плеве, несомненно, дискредитирован в глазах всей России, и его падение есть только вопрос времени».^[24]

Одновременно его слова министру свидетельствуют и о том, что в тот момент Павел Николаевич еще верил, что обстановку в стране можно поправить сверху, если поставить правильного человека у власти. Долгое время он надеялся на сотрудничество с властью, но уже осенью 1904г. он напишет: «На фразах о доверии уже нельзя было построить никакой самодержавно-либеральной программы».^[25] Милюков считал, что с их стороны было сделано уже довольно много уступок: «между самодержавием и последовательным конституционализмом нет промежуточной позиции».^[26] Потом Милюков станет «провозвестником грядущей русской революции».^[27]