II. Солнечные пятна, или Пятна на солнце

 

Шар огненный всё просквозил,

Всё перепек, перепалил,

И как груженый лимузин

За полдень он перевалил, —

Но где-то там – в зените был

(Он для того и плыл туда),

Другие головы кружил,

Сжигал другие города.

 

Еще асфальт не растопило

И не позолотило крыш,

Еще светило солнце лишь

В одну худую светосилу,

Еще стыдились нищеты

Поля без всходов, лес без тени,

Еще тумана лоскуты

Ложились сыростью в колени, —

 

Но диск на тонкую черту

От горизонта отделило, —

Меня же фраза посетила:

«Не ясен свет, когда светило

Лишь набирает высоту».

 

Пока гигант еще на взлете,

Пока лишь начат марафон,

Пока он только устремлен

К зениту, к пику, к верхней ноте,

И вряд ли астроном-старик

Определит: на Солнце – буря, —

Мы можем всласть глазеть на лик,

Разинув рты и глаз не щуря.

 

И нам, разиням, на потребу

Уверенно восходит он, —

Зачем спешить к зениту Фебу?

Ведь он один бежит по небу —

Без конкурентов – марафон!

 

Но вот – зенит. Глядеть противно

И больно, и нельзя без слез,

Но мы – очки себе на нос

И смотрим, смотрим неотрывно,

Задравши головы, как псы,

Всё больше жмурясь, скаля зубы, —

И нам мерещатся усы —

И мы пугаемся, – грозу бы!

 

Должно быть, древний гунн Аттила

Был тоже солнышком палим, —

И вот при взгляде на светило

Его внезапно осенило —

И он избрал похожий грим.

 

Всем нам известные уроды

(Уродам имя легион)

С доисторических времен

Уроки брали у природы, —

Им апогеи не претили

И, глядя вверх до слепоты,

Они искали на светиле

Себе подобные черты.

 

И если б ведало светило,

Кому в пример встает оно, —

Оно б затмилось и застыло,

Оно бы бег остановило

Внезапно, как стоп-кадр в кино.

 

Вон, наблюдая втихомолку

Сквозь закопченное стекло —

Когда особо припекло, —

Один узрел на лике челку.

А там – другой пустился в пляс,

На солнечном кровоподтеке

Увидев щели узких глаз

И никотиновые щеки…

 

Взошла Луна, – вы крепко спите.

Для вас – светило тоже спит, —

Но где-нибудь оно в зените

(Круговорот, как ни пляшите) —

И там палит, и там слепит!..

 

 

III. Дороги… Дороги…

 

Ах, дороги узкие —

Вкось, наперерез, —

Версты белорусские —

С ухабами и без!

Как орехи грецкие

Щелкаю я их, —

Говорят, немецкие —

Гладко, напрямик…

 

Там, говорят, дороги – ряда пó три

И нет дощечек с «Ахтунг!» или «Хальт!».

Ну что же – мы прокатимся, посмотрим,

Понюхаем – не порох, а асфальт.

 

Горочки пологие —

Я их щелк да щелк!

Но в душе, как в логове,

Затаился волк.

Ату, колеса гончие!

Целюсь под обрез —

С волком этим кончу я

На отметке «Брест».

 

Я там напьюсь водички из колодца

И покажу отметки в паспортах.

Потом мне пограничник улыбнется,

Узнав, должно быть, или – просто так…

 

После всякой зауми

Вроде «кто таков?» —

Как взвились шлагбаумы

Вверх, до облаков!

Взял товарищ в кителе

Снимок для жены —

И… только нас и видели

С нашей стороны!

 

Я попаду в Париж, в Варшаву, в Ниццу!

Они – рукой подать – наискосок…

Так я впервые пересек границу

И чьи-то там сомнения пресёк.

 

Ах, дороги скользкие —

Вот и ваш черед, —

Деревеньки польские —

Стрелочки вперед;

Телеги под навесами,

Булыжник-чешуя…

По-польски ни бельмеса мы —

Ни жена, ни я!

 

Потосковав о ломте, о стакане,

Остановились где-то наугад, —

И я сказал по-русски: «Прошу, пани!»

И получилось точно и впопад!

 

Ах, еда дорожная

Из немногих блюд!

Ем неосторожно я

Всё, что подают.

Напоследок – сладкое,

Стало быть – кончай!

И на их хербатку я

Дую, как на чай.

 

А панночка пощелкала на счетах

(Всё как у нас – зачем туристы врут!

И я, прикинув разницу валют,

Ей отсчитал не помню сколько злотых

И проворчал: «По-божески дерут»…

 

Где же песни-здравицы, —

Ну-ка, подавай! —

Польские красавицы,

Для туристов – рай?

Рядом на поляночке

Души нараспах —

Веселились панночки

С граблями в руках.

 

«Да, побывала Польша в самом пекле, —

Сказал старик – и лошадей распряг… —

Красавицы-полячки не поблекли —

А сгинули в немецких лагерях…»

 

Лемеха въедаются

В землю, как каблук,

Пеплы попадаются

До сих пор под плуг.

Память вдруг разрытая —

Неживой укор:

Жизни недожитые —

Для колосьев корм.

 

В мозгу моем, который вдруг сдавило

Как обручем, – но так его, дави! —

Варшавское восстание кровило,

Захлебываясь в собственной крови…

 

Дрались – худо-бедно ли,

А наши корпуса —

В пригороде медлили

Целых два часа.

В марш-бросок, в атаку ли —

Рвались как один, —

И танкисты плакали

На броню машин…

 

Военный эпизод – давно преданье,

В историю ушел, порос быльем —

Но не забыто это опозданье,

Коль скоро мы заспорили о нем.

 

Почему же медлили

Наши корпуса?

Почему обедали

Эти два часа?

Потому что танками,

Мокрыми от слез,

Англичанам с янками

Мы утерли нос!

 

А может быть, разведка оплошала —

Не доложила?… Что теперь гадать!

Но вот сейчас читаю я: «Варшава» —

И еду, и хочу не опоздать!

 

1973

 

* * *

 

Лес ушел, и обзор расширяется,

Вот и здания проявляются,

Тени их под колеса кидаются

И остаться в живых ухитряются.

 

Перекресточки – скорость сбрасывайте!

Паны, здравствуйте! Пани, здравствуйте!

И такие, кому не до братства, те —

Тоже здравствуйте, тоже здравствуйте!

 

Я клоню свою голову шалую

Пред Варшавою, пред Варшавою.

К центру – «просто» – стремлюсь, поспешаю я,

Понимаю, дивлюсь, что в Варшаве я.

 

Вот она – многопослевоенная,

Несравненная, несравненная!

Не сровняли с землей, оглашенные,

Потому она и несравненная.

 

И порядочек здесь караулится:

Указатели – скоро улица.

Пред старушкой пришлось мне ссутулиться:

Выясняю, чтоб не обмишулиться.

 

А по-польски – познания хилые,

А старушка мне: «Прямо, милые!» —

И по-нашему засеменила, и

Повторяла опять: «Прямо, милые…»

 

…Хитрованская Речь Посполитая,

Польша панская, Польша битая,

Не единожды кровью умытая,

На Восток и на Запад сердитая,

 

Не ушедшая в область предания,

До свидания, до свидания!

И Варшава – мечта моя давняя,

‹До свидания, до свидания!›

 

‹1973›

 

* * *

 

Когда я отпою и отыграю,

Где кончу я, на чем – не угадать?

Но лишь одно наверное я знаю:

Мне будет не хотеться умирать!

 

Посажен на литую цепь почета,

И звенья славы мне не по зубам…

Эй, кто стучит в дубовые ворота

Костяшками по кованым скобам!..

 

Ответа нет, – но там стоят, я знаю,

Кому не так страшны цепные псы.

Но вот над изгородью замечаю

Знакомый серп отточенной косы…

 

Я перетру серебряный ошейник

И золотую цепь перегрызу.

Перемахну забор, ворвусь в репейник,

Порву бока – и выбегу в грозу!

 

1973

 

* * *

 

Вот в плащах, подобных плащ-палаткам, —

Кто решил ‹в› такое одевать! —

Чтоб не стать останками, остатком —

Люди начинают колдовать.

 

Девушка под поезд – все бывает, —

Тут уж – истери не истери, —

И реаниматор причитает:

«Милая, хорошая, умри!

 

Что ты будешь делать, век больная,

Если б даже я чего и смог?!

И нужна ли ты кому такая —

Без всего, и без обеих ног!»

 

Выглядел он жутко и космато,

Он старался – за нее дышать, —

Потому что врач-реаниматор —

Это значит: должен оживлять!

 

… Мне не спится и не может спаться —

Не затем, что в мире столько бед:

Просто очень трудно оклематься —

Трудно, так сказать, реаниматься,

Чтоб писать поэмы, а не бред.

 

Я – из хирургических отсеков,

Из полузапретных катакомб,

Там, где оживляют человеков, —

Если вы слыхали о таком.

 

Нет подобных боен на корриде —

Фору дам, да даже сотню фор…

Только постарайтесь в странном виде

Не ходить на красный светофор!

 

1973

 

* * *

 

Мы без этих машин – словно птицы без крыл, —

Пуще зелья нас приворожила

Пара сот лошадиных сил

И, должно быть, нечистая сила.

 

Нас обходит по трассе легко мелкота —

Нам обгоны, конечно, обидны, —

Но на них мы глядим свысока – суета

У подножия нашей кабины.

 

И нам, трехосным,

Тяжелым на подъем

И в переносном

Смысле, и в прямом,

 

Обычно надо позарез,

И вечно времени в обрез, —

Оно понятно – это дальний рейс.

 

В этих рейсах сиденье – то стол, то лежак,

А напарник приходится братом.

Просыпаемся на виражах —

На том свете почти

правым скатом.

 

Говорят – все конечные пункты земли

Нам маячат большими деньгами,

Говорят – километры длиною в рубли

Расстилаются следом за нами.

 

Не часто с душем

Конечный этот пункт, —

Моторы глушим —

И плашмя на грунт.

 

Пусть говорят – мы за рулем

За длинным гонимся рублем, —

Да, это тоже! Только суть не в нем.

 

На равнинах поем, на подъемах – ревем, —

Шоферов нам еще, шоферов нам!

Потому что – кто только за длинным рублем,

Тот сойдет на участке неровном.

 

Полным баком клянусь, если он не пробит, —

Тех, кто сядет на нашу галеру,

Приведем мы и в божеский вид,

И, конечно, в шоферскую веру.

 

Земля нам пухом,

Когда на ней лежим

Полдня под брюхом —

Что-то ворожим.

 

Мы не шагаем по росе —

Все наши оси, тонны все

В дугу сгибают мокрое шоссе.

 

На колесах наш дом, стол и кров – за рулем,

Это надо учитывать в сметах.

Мы друг с другом расчеты ведем

Кратким сном в придорожных кюветах.

 

Чехарда длинных дней – то лучей, то теней…

А в ночные часы перехода

Перед нами бежит без сигнальных огней

Шоферская лихая свобода.

 

Сиди и грейся —

Болтает, как в седле…

Без дальних рейсов —

Нет жизни на земле!

 

Кто на себе поставил крест,

Кто сел за руль как под арест —

Тот не способен на далекий рейс.

 

1973

 

* * *

 

Я скачу позади на полслова,

На нерезвом коне, без щита, —

Я похож не на ратника злого,

А скорее – на злого шута.

 

Бывало, вырывался я на корпус,

Уверенно, как сам великий князь,

Клонясь вперед – не падая, не горбясь,

А именно намеренно клонясь.

 

Но из седла меня однажды выбили —

Копьем поддели, сбоку подскакав, —

И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили,

И надругались, плетью приласкав.

 

Рядом всадники с гиканьем диким

Копья целили в месиво тел.

Ах дурак я, что с князем великим

Поравняться в осанке хотел!

 

Меня на поле битвы не ищите —

Я отстранен от всяких ратных дел, —

Кольчугу унесли – я беззащитен

Для зуботычин, дротиков и стрел.

 

Зазубрен мой топор, и руки скручены,

Ложусь на сбитый наскоро настил,

Пожизненно до битвы недопущенный

За то, что раз бестактность допустил.

 

Назван я перед ратью двуликим —

И топтать меня можно, и сечь.

Но взойдет и над князем великим

Окровавленный кованый меч!..

 

Встаю я, отряхаюсь от навоза,

Худые руки сторожу кручу,

Беру коня плохого из обоза,

Кромсаю ребра – и вперед скачу.

 

Влечу я в битву звонкую да манкую —

Я не могу, чтоб это без меня, —

И поступлюсь я княжеской осанкою,

И если надо – то сойду с коня!

 

1973