III. От демобилизирующего авторитаризма к демобилизованной демократии

Утратив свою роль авангарда в экономическом развитии “третьего мира”, Латинская Америка 80-х годов обрела ее в развитии политическом, возглавив антиавторитарный процесс в “незападных мирах”. Процесс, в который оказались втянутыми почти вся полупериферия системы, европейские страны “антисистемы” и ряд (большинство?) обществ “глубинной периферии”. Связь “мягкого” отступления авторитаризма со стадией “системного перехода” — и с глобализацией — представляется несомненной. Хотя и сугубо неоднозначной.

Осью воздействия сдвигов в центре системы на политические реалии ее периферии стала связка “ глобализация+информатизация ® дезэтатизация (дерегулирование, приватизация, политика “уменьшения государства”) ® либерализация (с несомненным антидиктаторским, а подчас и демократическим компонентами)”. Узловым моментом процесса — и борьбы вокруг него — представляется изменение объективной ситуации вокруг проблемы Государства и его роли в развитии.

На пересечении новых структурообразующих тенденций роль Государства уже не могла быть той, которую оно играло на этапах создания и форсированного развития тяжелой индустрии и массового производства (третий и четвертый кондратьевские циклы; периферийная — зависимая или автономная — индустриализация). Механизмы, экономическая и психологическая инерция, корпоративные интересы, политические институты, “здравый смысл” “господствующего этатизма” (М. Чешков) середины ХХ века, оставаясь интегрированной системой, превращались в препятствия на пути “неомодернизации”. Напротив, вся прежняя критика в адрес государства — слева и справа — приобретала новый размах и новый характер. Сокращение (“уплощение”) государства, сферы его прямого вмешательства в процессы производства и обращения его всеобъемлющего контроля — или собственности, “открытие” — в той или иной форме — национального экономического пространства, возвышение роли рынка и гражданского общества, — все это отныне представлялось — и объявлялось — непременным условием “конкурентоспособности” экономик и обществ “третьего мира”, его новой интеграции в обновляемую глобальную (экономическую и политическую) систему.

И все это — начиная с ухода государства из “незаконно” (нефункционально) оккупированных им “зон” (от тотального овладения сферой политики до национализации розничной торговли) — оказывалось несовместимым со структурами и институтами авторитарной, диктаторской, закрыто-националистической власти.

В этой структурной ситуации и при нарастании — под ударами кризиса — запасов “социальной взрывчатки” в обществе, изначальные слабости тоталитарных режимов достигли критической массы и не уравновешивались более их “преимуществами и достижениями”. Начался распад “тройственных блоков” (военно-гражданская бюрократия, буржуазия ТНК, местная крупная буржуазия). Этому способствовали и доносившаяся с Севера проповедь неолиберализма, и старое недовольство экспансией госсектора в экономике, бюрократизацией, коррупцией, неэффективностью действий госаппарата, его неспособностью справиться со многими старыми и тем более — новыми вызовами развития. И воздействие на сознание низов (информационная революция, телевизоры в трущобах) отзвуков революций в Центральной Америке, падения диктатур на всех континентах “третьего мира”...

Отныне формы власти, открыто основанные на политическом насилии и социальном исключении, становились “контрпродуцент-ными”, воспринимались как “вчерашние” и извне (массы, буржуазная интеллигенция) и — в растущей мере — изнутри вчерашнего правящего блока (международным финансовым капиталом, крупной буржуазией и олигархией, уже не желающими делегировать свои квоты власти военной контрреволюции, и даже отдельными секторами “буржуазии власти”, включая военных). Начинается — с 1981-83 гг. — процесс “контролируемой декомпрессии”. Переговоры диктаторов с буржуазной оппозицией завершаются договорами о передаче власти, военные оттягиваются в казармы. Администрация США (после фолклендской авантюры своих аргентинских наперсников) — не возражает...

С другой стороны, несмотря на отдельные национальные “ситуации риска” в конце десятилетия (выборы 1988 г. в Мексике и Бразилии) правящие элиты — с их новой политикой и старыми союзниками — сохранили контроль над процессом, не допустили его экспансии ни в социальную (и экономическую) сферу, ни в сферу внешней политики. Рычаги финансового давления и контроля извне — в сочетании с телегипнозом и торговлей в кредит — оказываются более действенными “гарантами стабильности”, нежели “гориллократия”, “исчезновения” и пыточные камеры.

И если в центрах системы главным вектором политического сдвига 80-х годов стал поворот от центра (левого центра) вправо, от социал-реформизма к неоконсерватизму, то на периферии уход крайне правых авторитарных режимов во многих случаях сопровождался (впервые — в подобных ситуациях — в истории индустриальной цивилизации) отступлением левых сил. Гегемония почти повсеместно переходила к либерально-центристским течениям, которые — чем дальше, тем в большей мере — проводили правую, неолиберальную (антисоциальную и демобилизующую массы) политику.

Вторая волна демократизации, прокатившаяся по Южной Америке и Юго-Восточной Азии, не затронула ни социальную сферу, ни область отношений с “сильными мира сего”. Именно в этой ситуации и пришла в “третий мир” следующая волна идейно-политического воздействия извне, вызванная гибелью недавнего “второго мира” (1989 — 91 гг.) — и еще более ослабившая левый вектор происходившего сдвига...

Параллелизм процессов периферийной “дезавторитаризации” в трех главных ее ареалах — Латинской Америке, “ втором мире ” и Юго-Восточной Азии (кроме Сингапура) — очевиден. Однако механизм “взаимодействия” трех главных ее образующих — системного кризиса (смены парадигмы), глобализации и либерализации — были здесь различными.

- От экономического воздействия мирового системного кризиса на утратившие первоначальный “развитийный” импульс этатистские структуры региона; через распад авторитарного блока к “сивилизации”, либерализации, а затем и частичной демократизации политического режима.

- От перезревшего (гниение) регионального системного кризиса, блокированного им экономического развития (и перспективы поражения в глобальном противостоянии); от идейно-психологического воздействия мирового кризиса на верхи (прежде всего), и лишь затем — “ низы ” национального общества ® к демократизации, либеральному политическому перевороту и последующей авторитарной инволюции и экономической катастрофе...

- От успехов экономической модернизации в русле мирового экономического сдвига — и, опять-таки, от глобальных идейно-психологических сдвигов ® к политическим формам, более соответствующим императивам продолжения модернизации, к начавшейся — подгоняемой и тормозимой финансовыми потрясениями — демократизации.

Такими видятся главные региональные (цивилизационные?) “проявления воздействия” системного кризиса на политические процессы “ Не-Запада ”.

Роль и удельный вес сознательного действия “ низов ” — различны в каждом из рассмотренных случаев. Но по сравнению с предшествовавшими сдвигами подобного масштаба (в частности, с антидиктаторскими революциями 1974/75 и 1978/81 гг.) роль эта эпизодична (ограничена в пространстве и времени) и почти нигде не выступает как определяющая (в рамках процесса в целом). Отчасти именно поэтому глубинным вектором, направляющей, идеологией политической трансформации во всех трех случаях выступил либеральный антиэтатизм; основные фракции правивших при авторитаризме групп остались при власти (и собственности), а альтернативные тенденции (за пределами двух — трех национальных случаев) почти не проявились.

Таким образом, первоначальное воздействие системного кризиса конца ХХ века на судьбы представительной демократии — и авторитаризма — оказалось обратным подобному же воздействию предшествовавшего кризиса.

В более долговременном плане периферийный “квартет” середины века: “индустриализация — этатизм — национализм — авторитаризм” сменяется (?) новым: “постиндустриализация” (или деиндустриализация) — глобализация — либерализация —?”[48]

 

Политические сдвиги 80-х годов бесспорно сыграли свою роль и в той стабилизации экономической ситуации на периферии (за пределами территории бывшего СССР), которой оказались отмеченными начало и середина 90-х годов.