Прокурору по особым делам БССР

Заключенного Горшор лагеря НКВД СССР

ЛУКАНСКОГО Владимира Сергеевича

Жалоба

Прошу в порядке прокурорского надзора отменить приговор в отношении меня особой тройки по обвинению меня в шпионаже, так как дело велось с самым грубым нарушением революционной законности и основоположения Конституции и назначить новое перерасследование, которое проходило бы в нормальных условиях, диктуемых советскими законами.

12 января 1938 года, я работал учителем, был арестован районным органом НКВД гор. Суража, не совершив никакого преступления, по клеветническому доносу моего сослуживца Темрюка, желавшего устранить во мне конкурента на должность директора школы, и других лиц, сводивших со мной личные счеты (Темрюк угрожал мне «сделать тоненьким» публично на учительской конференции). Не предъявляя мне обвинения, меня направили в Минск в НКВД; там, приблизительно через месяц, меня вызвали на допрос.

Следователь, который допрашивал меня первым (на мою просьбу назвать свою фамилию, ответил грубой руганью), на мой вопрос: «За что я арестован без предъявления обвинения, стал мне доказывать, что если арестован, то значит, что я преступник, что мне никто не поверит, что я не виновен, а верят тем, которые на меня написали и находятся на воле. Поэтому, если я хочу оставаться в живых, если не хочу превратиться в отбивную котлету и калеку, то должен признаться.

Так как я не имел представления ни о каких преступлениях, но следователь, расспросив меня о том с кем я работал и где, затем начал меня уверять в том, что я проводил контрреволюционную работу, примыкая к троцкистам. Когда я, ужаснувшись этим, начал доказывать свою правоту, то следователь позвонил по телефону, и в кабинет явилось два лица, начавшие меня избивать до тех пор, пока я не согласился давать такие показания, какие требовал следователь. Протокол в этот раз мне не предложили подписать, а через некоторый промежуток времени меня вызвал следователь Алексеев, который применяя методы пыток и побоев, заставил меня подписать протокол, в котором вся моя библиотечная и педагогическая деятельность, о которой я рассказывал следователю надеясь доказать свою невиновность, представлена как вредительская в духе троцкизма. После этого меня перевели в Витебск. На основе того, что в детстве я жил (до 1915 года) в м. Ляховичах, находящихся на территории нынешней Польши, мне было приказано признать себя виновным в шпионаже в ее пользу, а от того, что показано в Минске отказаться, как от абсурдного. Когда я стал уверять, что я невиновен ни в одном, ни в другом, следователь Орех пыткой заставил меня сочиненный им протокол допроса подписать, а на основании его продиктовал мое личное признание. Потом следователь Коршиков изменил редакцию протокола и предложил его подписать, угрожая в противном случае заставить сделать это. Не желая подвергнуть себя новым пыткам, я вынужден был выполнить это. В конце мая вызвали к новому следователю для подтверждения показаний данных мною в Витебске и отрицание Минских. Когда я стал отрицать правдивость и тех и других, зашедший в кабинет другой следователь начал меня бить ребром ладони по шее, а следователь, к которому меня вызвали, угрожая заморозить меня в карцере. Убедившись на допросах, что всякое сопротивление бесполезно, я и теперь, видя те же методы, выполнил требования следователя. А когда в августе меня тоже вызвали для той же цели, я измученный долгим сидением в тюрьме, обессиленный духом, уже без всякого возражения подписал все, что написал следователь. Хотя потом меня заставили подписаться, что знаком с материалами следствия, но под видом их показали только протоколы. Все вышеизложенное показывает, что следствие по моему делу не могло выяснить в таких условиях правду и дает право просить перерасследования.

Теми-Тау

Гор шор лаг НКВД

24 колонна

Ф. 4, воп. 21, спр. 1806, л. 136—139 Копия.

7. Заява былога намесніка начальніка месцаў зняволення НКУС К.І. Лайман-Сапіэта на імя сакратара ЦК КП(б)Б Панамарэнка

3 красавіка 1939 г.

7 мая 1938 г. я распоряжением тогдашнего наркома Внутренних Дел БССР Бермана был посажен в тюрьму и меня начал допрашивать доверенный его – следователь Цейтлин, требуя признания, что я Латвийский шпион. Когда я стал доказывать абсурдность такового обвинения, то, как Цейтлин, так и его помощники, начали надо мной издеваться неслыханными оскорблениями. Я их умолял в продолжение 3 суток почти непрерывного допроса перепроверить, если у них есть хоть какое основание для обвинения меня в шпионаже и моя невинность будет доказана, а за такую допускаемую “дерзость” с моей стороны, был подвергнут помимо почти беспрерывной стойки, физическому воздействию кулаком, при чем как Цейтлин, допустивший последнее, а также пришедший в комнату допроса несколько раз быв. зам. нач. 3-го отдела НКВД БССР Серышев, мне твердили, что “недавши показания” о том, что я шпион, с комнаты следствия не уйду, “кожу снимем, ребра поломаем и шпионаж от тебя добудем”, а в конце третьих и начале четвертых суток Серышев отдел распоряжение Цейтлину “допрашивать меня” по всем правилам”, указывая, вернее обращая мое внимание на доходящие до нас стоны, крики и сук из других кабинетов следователей и говоря: “Вот так будет и с тобой”, и после этого распоряжения Серышева – Цейтлина в его же присутствии с одним из его помощников начали трубить мне в уши.

Находясь в такой кошмарной обстановке, каковой я не допускал в советской стране, под давлением физического и морального характера с меня вынудили вымышленное клеветническое показание, оговорив себя в то время как я за время существования сов. власти (а в партии я с 1917 г.) никаких поступков антисоветского характера не совершал, а наоборот я честно все силы отдавал только на благо своей счастливой социалистической родины. От этого клеветнического показания я отказался еще 21 июня 1938 г. и оно будет опровергнуто при объективной полной проверке отдельных моментов. Хотя все участвовавшие в моем аресте лица в их вражеской деятельности разоблачены, посажены в тюрьму, а возможно кто-либо и осужден. Уже 12 месяцев, как я невинно содержусь под стражей со всеми вытекающими отсюда переживаниями. 20 февраля с.г. я был вызван на допрос, в котором участвовал прокурор (это первый раз я встретил нового человека помимо своих следователей), где обещали все перепроверить, но все это почему-то движется медленно, а Вы сами понимаете, как много стоит здоровья один день нахождения в тюрьме человека, незаслужившего этого.

Обращаюсь к Вам с просьбой обратить внимание на это обстоятельство, положив конец моим страданиям.

Я честный сын своей родины и партии, которой принадлежу всем своим существом до последнего вздоха.

О своем деле могу сказать в случае надобности отдельно, но отмечу, что в нем я при ознакомлении никаких данных о моих якобы контрреволюционных действиях я не нашел, за исключением ложного постановления, т.н. ложной формулировки обвинения в том, что я, будучи интернированным, бежал через Латвию и там арестовывался жандармерией, о чем скрывал, в то время, что я бежал с группой особистов через Литву.

Еще раз прошу Вашего надлежащего реагирования по моему делу.

Проситель Лайман-Сапиэт К.И.

Минская тюрьма

Ф. 4, воп. 21, спр. 1805, л. 99—101. Копія.

 

 

8. Заява Кундовіча, накіраваная на імя сакратара Магілёўскага ГК КП(б)Б