Методологические проблемы информационно-аналитического обеспечения уголовной политикиКомментарии Р. Максудова

На мой взгляд, в обсуждениях неразумности существующей в России уголовной политики мы не всегда учитываем социокультурные основания действий ее основных субъектов и тех структур власти, которые в той или иной степени на эту политику влияют (федеральные и региональные органы исполнительной власти, парламент и другие органы представительной власти, суды, Прокуратура и т.д.).

Например, мы говорим, что политика должна ориентироваться на знание. Это может быть знание об эффективности тех или иных действий в отношении лиц, нарушивших уголовный закон, о последствиях этих действий для общества, об особенностях различных криминальных и предкриминальных групп (групп риска) и т.п. Но данная установка не учитывает, что у самих властных и политических структур нет никакой потребности в подобных знаниях. Наверное, это одно из фундаментальных социокультурных отличий нашего мира от западного. В западном мире место для знания задано самой культурой управления и политики. Я приведу один пример, о котором нам рассказывали западные эксперты.

В начале 90 годов в тюрьмах Англии и Уэльса произошли массовые волнения заключенных. Для расследования причин беспорядков была создана соответствующая комиссия из юристов, бывших тюремных работников, социологов и других ученых. Причем, в состав комиссии входили известные, обладающие определенным влиянием на общественное мнение люди. Группа провела соответствующие исследования, в ходе которых были проведены и опросы самих заключенньгх, причем особенно подробно опрашивались заключенные из тюрем, где происходили волнения. Собранная информация была проанализирована, и на основе этого анализа были сделаны выводы о причинах волнений, выработаны рекомендации для правительства по изменению пенитенциарной политики и практики. Как отмечалось в итоговом докладе комиссии, эти рекомендации “были встречены с одобрением всеми тюремными службами и инициативными группами по осуществлению реформы пенитенциарной системы”.

В данном случае решение конкретной проблемы было построено на знании ситуации, существующей в британских пенитенциарных учреждениях. Опираясь на это знание, соответствующие структуры власти и принимали свое решение.

У нас сложился иной тип общества, в котором, реакция на ситуацию происходит не с точки зрения знания этой ситуации, а с точки зрения обеспечения лучшей выживаемости социальных структур и людей, в нее входящих. То есть, когда происходит нечто беспокоящее нас, отрицательно влияющее на нашу жизнь, мы не пытаемся найти рациональный, оптимальный (с точки зрения социально-значимых интересов) выход из ситуации, а делаем все, чтобы укрепить прежде всего свою социальную структуру (организацию, сложившиеся способы управления и деятельности и т.п.), стремимся улучшить условия ее функционирования и, соответственно, сохранить (или повысить) свой собственный статус и материальные условия жизни. Обычно это называют ведомственным подходом. Но не заложен ли в такой способ реакции на возникающие проблемы, образно говоря, наш социально-исторический код?

Можно, конечно, до второго пришествия вырабатывать знания о криминальных и тюремных субкультурах, бедственном положении заключенных в СИЗО, но пока не возникнет установки на употребление этих знаний, они будет пылиться на полках или срываться с гневных уст правозащитников на пресс-конференциях. Поэтому при выработке криминологического знания, знания о системе наказаний и людях, попавших в орбиту уголовной юстиции, необходимо одновременно проектировать способ употребления этих знаний в деятельности субъектов уголовной политики.

Для проектирования технологии употребления знаний уголовную политику необходимо представлять как сложную деятельность, состоящую, как минимум, из трех слоев: основания, субъекты и адресаты. При разработке уголовной политики в том или ином регионе необходимо анализировать ситуацию и связывать все три указанных слоя. Т.е. необходимо не только получить знание о криминальной ситуации в регионе, но и выявить адресатов — потенциальных эффективных потребителей нашего знания. Для этого необходимо понимать стратегии деятельности различных субъектов уголовной политики (можно назвать это потенциалом регионов)... Иначе наши знания останутся невостребованными.

После выделения субъектов уголовной политики мы должны понять — кто и как может повлиять на изменение уголовной политики. В одном регионе наибольшее влияние могут оказать высшие должностные лица или даже отдельные функционеры исполнительной власти, в другом важную роль могут сыграть комитеты, комиссии, депутаты областной думы, судейское сообщество, правозащитные организации и т.п., причем, у каждого из них, в свою очередь, есть свои адресаты деятельности. Одновременно необходимо наладить информационно-аналитическое и концептуальное обеспечение деятельности региональных субъектов уголовной политики. В отсутствии такого обеспечения им приходится бороться с последствиями абсурдной уголовной политики федеральных ведомств и их региональных отделений, а эффективно участвовать в изменении этой политики на региональном и федеральном уровне они просто не в состоянии.

Таким образом, важны не только криминологические исследования, но и проекты новой уголовной политики, основанной на знаниях. Можно условно назвать данную деятельность криминологической практикой. При внедрении новых проектов необходимо решать исключительно важную проблему взаимосвязи знания и реальных структур деятельности. При такой постановке вопроса недостаточно, как при традиционном научном исследовании, выделять универсальный объект, получать знания о нем и на основе этих знаний строить уголовную политику.

На мой взгляд, чисто научный подход не учитывает того, что социально-политическая ситуация в регионах непрерывно меняется. Поэтому необходимо разрабатывать принципы исследования меняющегося и многослойного объекта, а также принципы внедрения (употребления) полученных знаний в практическую деятельность субъектов уголовной политики.

Особенно важно прорабатывать социокуль-турные основания уголовной политики, выделенные для европейской культуры французским философом Мишелем Фуко. Тюрьма, по мнению Фуко, особая форма принудительного приучения индивидов к нормальному поведению, господствующему в обществе. Причем, видимо, в российском менталитете заложен иной тип “принудительной нормализации”, чем в Европейской культуре, связанный с политической и управленческой привычкой решать многие вопросы силовыми и репрессивными методами, которая поддерживается населением.