Начало.

Первый фильм, показанный зрителям 28 декабря 1895 братьями Люмьер на бульваре Капуцинов, был документальным: оператор запечатлел прибытие поезда на станцию Ла Сиота. Десятилетия спустя Андрей Тарковский назовет этот фильм гениальным. Что же такого было там гениального? К ничем не выдающейся станции подошел ничем не выдающийся поезд, из него вышли обычные пассажиры и – не обращая внимания на крутящего ручку оператора (кто тогда мог знать, чем он занимается?) – пошли по перрону. Гениальной в этом фильме была сама жизнь, ее подлинность, ее неповторимость! Много позже, когда документальное кино осознáет себя не только инструментом для хроникальной фиксации жизни, но и самостоятельным видом киноискусства, среди его мастеров станет популярной фраза: «Жизнь талантливее, чем я». Документалисту, в отличие от мастера игрового кино, нет нужды придумывать сюжеты и характеры, писать диалоги, ему, как правило, не нужны актеры, гримы и декорации: его материал – сама жизнь. И жизнь эта дарит мгновения, способные поражать, потрясать, выражать большие идеи и чувства – надо только суметь дождаться этого мгновения, увидеть его и вовремя «схватить» камерой.

Впрочем, поначалу главное достоинство неигрового кинематографа виделось в возможности показать зрителю то, что самому ему увидеть вряд ли бы удалось. Не смог бы рядовой обыватель побывать на коронации Николая II (сюжет о ней снял в 1896 Камилл Серф), не по карману было ему доехать до Ниагарского водопада или понаблюдать в африканской сельве диких зверей на фоне дикой первозданной природы, или в гостях у Льва Толстого в его усадьбе Ясная Поляна: с этого сюжета, снятого в 1908 Александром Дранковым, принято вести отсчет истории русского кино. Хотя первые любительские киносъемки были сделаны в России в 1896–1897 гг. Именно тогда харьковский профессиональный фотограф А.Федецкий снял и показал в городском театре несколько хроникальных сюжетов: Перенесение чудотворной иконы Божьей матери из Куряжского монастыря в харьковский Покровский монастырь, Джигитовка казаков первого Оренбургского полка, Вид харьковского вокзала в момент отхода поезда с находящимся на платформе начальством. В этот же период еще один фотограф, но уже любитель, артист театра Корша В.Сашин-Федоров, представил свои фильмы: Игра в мяч, Публика, толпящаяся у входа в театр и Вольная богородская пожарная команда. Есть сведения о том, что какие-то кадры были сняты С.Комаровым. Однако их произведения не сохранились. Дранков же, бывший петербургский фотограф, который увлекся кино и прославился сенсационными съемками «царствующих особ» и крупных российских чиновников, хитростью проник в Ясную Поляну и снял там Л.Н.Толстого методом «скрытой камеры», после чего сумел войти в доверие к писателю и получить разрешение фиксировать на пленку его жизнь. Фильм День 80-летия графа Л.Н.Толстого, смонтированный из кадров этой толстовской кинохроники, произвел настоящий фурор.

Кинематографистов всегда привлекали экзотика, этнография, пожары, стихийные бедствия, военные действия, жизнь царствующих особ, технические новинки вроде полетов авиаторов на самолетах и дирижаблях, автогонки – все что сенсационно, «аттракционно», все, что способно привлечь публику в залы синематографов. Операторы колесили по всему миру в поисках завлекательных сюжетов, подвергая себя подчас смертельному риску. История кино сохранила легенду об операторе, который крутил ручку кинокамеры до тех пор, пока лев не напрыгнул на него и не принялся сминать насмерть.

Главный рубеж между кино игровым и неигровым, или иначе – между художественным и документальным, будет осознан лишь много позже. Поначалу ни творцы, ни зрители о нем не думали. В 1902 один из пионеров кино Жорж Мельес (1861–1938) накануне коронации английского короля Эдуарда VII в Вестминстерском аббатстве снимает ее постановочную версию в павильоне своей студии в Монтре с участием обряженных в более или менее подходящие костюмы статистов. Его фильм даже опережает выпуск подлинно хроникальной съемки события, зрители смотрят сюжет с полным доверием, и даже сам Эдуард VII (вот она, магия кино!) «узнает себя» в мельесовском опусе. Должно было пройти время, игровое кино должно было выработать свой собственный язык (смена крупности планов, съемка с разных точек, с движения, приемы монтажа, принципы освещения и пр.) и заявить о себе как об искусстве, чтобы и документальное кино постепенно начало осознавать свои отличия, свою особость, свое, лишь ему присущее место в ряду экранных искусств. Более всего этим оно обязано двум творцам – Роберту Флаэрти и Дзиге Вертову.