Сосиски как символ властиПочему эти две засохшие, грязные сосиски стали такими важными? Для № 416 они стали вызовом дьявольской системе. Они позволили ему хоть как-то сохранять контроль и не подчиняться приказам. Этим он подрывал власть охранников. Для охранников его отказ съесть сосиски стал символом вопиющего нарушения правила, согласно которому заключенные должны есть в строго определенное время. Мы придумали это правило, чтобы заключенные не просили еду и не могли есть в периоды между тремя запланированными приемами пищи. Но теперь оно превратилось в орудие власти охранников, имеющих право заставлять заключенных есть только по приказу. Отказ от еды стал актом неповиновения, который нельзя было терпеть, потому что этот отказ мог привести к новым нападкам на их власть со стороны тех, кто до сих пор предпочитал мятежу послушание. Другим заключенным отказ № 416 подчиняться должен был показаться актом героизма. Он мог бы сплотить их ради коллективных действий против постоянных и все усугубляющихся издевательств охранников. Но № 416 совершил стратегическую ошибку: он не рассказал о своем плане другим заключенным, которые, поняв значение его протеста, могли бы встать на его сторону. Его решение устроить голодовку осталось личным делом и не увлекло товарищей. Понимая, что позиции этого новичка в группе заключенных слабы — ведь он еще не испытал того, что испытали другие, — охранники, не сговариваясь, стали превращать его в «нарушителя спокойствия», чье неповиновение ведет лишь к наказаниям или утрате привилегий для всех. Охранники попытались представить голодовку как акт эгоизма — ведь № 416 не ожидал, что она может лишить заключенных права на свидания. Но заключенные должны были понимать, что именно охранники создали эту алогичную связь между сосисками и посетителями. Подавив сопротивление Сержанта, Хеллман возвращается к тощему мстителю, заключенному № 416. Он приказывает ему выйти из карцера и сделать 15 отжиманий: «Только для меня, и быстро». № 416 опускается на пол и начинает отжиматься. Но он настолько слаб и сбит с толку, что это вряд ли можно назвать отжиманиями. Он просто поднимает поясницу. Хеллман не верит своим глазам. «Что он делает?» — кричит он с возмущением. «Вертит задницей», — отзывается Барден. Лендри выходит из своего полусонного состояния и добавляет: «Ему приказано было отжиматься». Хеллман кричит: «Это что, отжимания, № 5486?» № 416: «Наверное, господин надзиратель». «Нет. Это не отжимания». Джерри-5486 соглашается: «Если вы так говорите, значит, это не отжимания, господин надзиратель». Барден вставляет: «Он вертит задницей, разве не так, № 2093?» Сержант кротко соглашается: «Как скажете, господин надзиратель». Барден: «Что он делает?» № 5486 подчиняется: «Он вертит задницей». Хеллман заставляет Пола-5704 продемонстрировать № 416, как нужно отжиматься. «Видишь, № 416? Он не вертит задницей. Он не пытается трахнуть пол. Делай правильно!» № 416 пытается отжиматься так же, как № 5704, но не может, у него не хватает сил. Барден делится своими соображениями: «Ты что, не можешь держать спину прямо, № 416? Ты как будто катаешься на американских горках». Хеллман редко использует прямую физическую агрессию. Он предпочитает давить словами, сарказмом и изобретательными садистскими играми. Он всегда точно знает, каковы границы роли охранника — он может импровизировать, но не должен терять контроль над собой. Но сегодня слишком много проблем. Он стоит рядом с № 416, лежащим на полу и пытающимся отжаться. Хеллман приказывает ему отжиматься медленно. Потом он ставит ногу ему на спину и давит вниз. Все остальные, кажется, удивлены этим физическим насилием. После нескольких отжиманий «крутой» охранник убирает ногу, приказывает № 416 вернуться в карцер, с громким лязгом хлопает дверью и запирает ее. Наблюдая за этой сценой, я вспоминаю рисунки заключенных Освенцима, изображающие нацистских охранников в той же позе: наступив на спину заключенного, который отжимается от пола. «Лицемерная ханжеская задница» Барден кричит № 416 через дверь: «Если ты не ешь, у тебя не будет сил, № 416». (Я подозреваю, что Барден начинает жалеть этого тщедушного парня.) Наступает звездный час охранника Хеллмана. Он произносит маленькую проповедь: «Надеюсь, вы, ребята, получили урок. Не надо нарушать приказы. Я не приказываю ничего, что вы не можете выполнить. У меня нет поводов вас обижать. Вы здесь не потому, что являетесь образцовыми гражданами, сами знаете. Меня тошнит от всяких лицемерных заявлений. Кончайте немедленно». Он просит Сержанта оценить его небольшую речь, и Сержант отвечает: «Думаю, это была хорошая речь, господин надзиратель». Хеллман подходит к нему вплотную и снова нападает: «Как ты думаешь, ты — лицемерная ханжеская задница?» Сержант отвечает: «Как скажете». «Ладно, подумай об этом. Ты — лицемерная ханжеская задница». Все начинается сначала. Сержант отвечает: «Я такой, каким вы хотите меня видеть, господин надзиратель». «Я тебя никаким не вижу, ты такой и есть». «Как скажете, господин надзиратель». Хеллман снова ходит вдоль строя заключенных, требуя повторить его слова, и все повторяют. «Он — лицемерная ханжеская задница». «Лицемерная ханжеская задница, господин надзиратель». «Да, лицемерная ханжеская задница». Восхищенный согласием заключенных, Хеллман говорит Сержанту: «Сожалею, четверо против одного. Ты проиграл». Сержант отвечает, что важно лишь то, что он сам о себе думает. «Ну, если ты так думаешь, значит, у тебя очень большие проблемы. Ты потерял ощущение реальности, того, что происходит на самом деле. Ты живешь в иллюзорном мире, вот что ты делаешь. Ты меня достал, № 2093». «Сожалею, господин надзиратель». «Ты такой лицемерный ханжеский ублюдок, что меня от тебя тошнит». «Сожалею, если доставил вам беспокойство, господин надзиратель». Барден заставляет Сержанта наклониться и коснуться руками пальцев ног, чтобы не видеть его лица. «Скажи спасибо, № 416!» Последнее, чего должен достичь Хеллман в своем сражении с заключенными, — уничтожить любое возможное сочувствие к несчастному № 416. «К сожалению, нам всем приходится страдать, потому что некоторые просто не понимают, что делают. У вас здесь есть хороший друг (показывая на дверь карцера). Он проследит, чтобы у вас сегодня не было одеял». Хеллман объединяется с заключенными против общего врага, № 416 — из-за его голодовки пострадают все. Барден и Хеллман выстраивают четырех заключенных в ряд и велят им сказать спасибо заключенному № 416, сидящему в темном, тесном карцере. Все делают это по очереди. «Почему бы вам не поблагодарить заключенного № 416?» Все хором повторяют: «Спасибо, № 416». Но дьявольский дуэт охранников все еще недоволен. Хеллман командует: «Теперь идите сюда, встаньте рядом с дверью. Я хочу, чтобы вы поблагодарили его кулаками». Заключенные один за другим бьют кулаками по двери, повторяя: «Спасибо, № 416!» Возникает громкий, резонирующий звук, еще больше пугающий бедного № 416, сидящего в одиночестве в темноте. Барден: «Вот это да, вот это действительно жестко». (Трудно понять, злятся другие заключенные на № 416 за все эти лишние страдания, просто выполняют приказы или выражают таким образом раздражение и гнев на издевательства охранников.) Хеллман показывает, как сильно нужно стучать в дверь; для верности он делает это несколько раз. Сержант оказывается последним, и на удивление кротко подчиняется. Когда он заканчивает, Барден хватает его за плечи и сильно прижимает к стене. Затем он приказывает заключенным вернуться в камеры и говорит своему шефу Хеллману: «Все готовы к отбою, офицер».
|
