ANIMA MINIMA 97эстетики, чтобы подсказать, как оно должно быть получено. Айстета являются для души тем же, чем животные из Ласко для изображающего их человека. Он живет, ими кормясь, без них он гибнет. Но стенописец — не тот человек, что питается плотью. И не его вкушающий краски глаз. Он — тот глаз, что возвращает краске душу, которую ей должен, и вновь забирает ее назад. Он не видит ее, он благодаря ей просыпается и неусыпно о ней радеет. Взгляд-живописец есть видение отсутствия ощущения в его присутствии, видение fort в da*. Чувственное произведение подобно сексуальному упражнению, которому предается у края своей кроватки внук Фрейда. Катушка на конце нитки несомненно является подобием его матери. Но, как и в Ласко, разыгрываемое в этой постановке куда значительнее того, что она представляет. Ребенок заставляет предмет исчезнуть за краем кроватки, лопоча «fort», и возвращает его назад с торжествующим «da». Здесь разыгрывается не что иное, как превращение вида в видение и явленности в появление. Появление — это явленность, отмеченная печатью своего исчезновения. Искусство ставит на чувственное клеймо смерти. Оно похищает ощущение у ночи и оттискивает на нем штамп тьмы. Фрейд где-то признается, что не может определить «сексуальное», но не может также и его не признать. Душа сексуальна, как и чувственна, она существует только порабощенной связанным с переносом объектом и преследуемой возможностью его измены. В игре ребенка этот объект, как * fort — прочь, da — вот (нем.)
|
