Разрывы» психологического знания

У. Джемс однажды написал своему другу: «Мне кажется, что психология напоминает физику догалилеевского варианта: нет ни одного общезначимого факта, ни одного общеразделяемого обобщения». Трудно не согласиться с этими словами. Но, пожалуй, худшее состоит не в том, что они верны, а в том, что сказаны более ста лет назад, т. е. с тех пор изменилось очень немногое. Конечно, в чем-то изменения к лучшему все же можно усмотреть, например, в обогащении содержания психологических категорий (Ярошевский, 1985). Однако едва ли подобные изменения свидетельствуют о прогрессе: сомнительно, что обрастание психологических ка­тегорий противоречивыми представлениями означает развитие знания.

Любая система знания предполагает связь между ее элементами. В психологии ра­зорваны три фундаментальные связи, без которых единая система знания не­возможна: между отдельными фрагментами знания, между его прошлым и на­стоящим, между его исследовательской и практической составляющими.

Раздробленность психологии на различные школы, течения, исследовательские направления общеизвестна. Проблема, конечно же, состоит не в том, что такие школы, течения и т. д. существуют (они есть в любой науке), а в том, что вырабатываемые ими виды знания несоизмеримы, т. е. фактически не имеют точек пересечения друг с другом. Каждая школа, или исследовательское направление в психологии — это «государство в государстве», которое живет по своим собственным законам (использует особый образ психологической реальности, специфические средства ее изучения, собственный критерий достоверности знания) и с соседними «государствами» не имеет ничего общего, кроме границ.

Разрыв между ее настоящим и прошлым выражается в том, что большинство психологических концепций строится как бы на пустом месте: все предшествующее знание либо попросту игнорируется, либо используется как коллекция поучи­тельных ошибок. Кумулятивность знания, сохранение одного знания в другом фактически отсутствуют. Ее подменяет псевдокумулятивность, состоящая в том, что теории «по­едают» друг друга, ассимилируя ключевые категории своих предшест­венниц, усваивая их онтологическое содержание и отсекая объяснительный по­тенциал. Этот способ взаимодействия теорий описан Ф. Е. Василюком: «Основной прием состоит здесь в том, что центральная идея конкурирующей теории рас­секается на две части — абстрактную и конкретную, затем первая из них от­брасывается, поскольку в ней отказываются видеть реальное психологическое содержание, а ассимилируется лишь вторая. За своей же центральной категорией, выступающей как главный объяснительный принцип, признается право выражать абстрактную и конкретную части идеи в их единстве» (Василюк, 1986, с. 77). В результате при сохранении онтологической преемственности категорий «распалась связь времен» в развитии их гносеологического содержания.

О разрыве двух частей психологического знания — исследовательской и при­кладной психологии — сказано достаточно много (например, Эткинд, 1987). По свиде­тельству голландского психолога Р. Ван дер Влейста, они фактически представляют собой две разные науки: использующие различные «языки», различные «единицы» анализа и различные «логики» его построения (Van der Vleist, 1982). «Язык» исследовательской (академической) психологии пестрит специальными терминами, в то время как «язык» практической психологии мало отличается от обыденного языка. В ис­следовательской психологии «единица» анализа — отдельный психологический процесс или феномен, искусственно отделенный от личности и изъятый из целостной психологической реальности («дизъюнктивный подход» в терминах А. В. Брушлинского). В практической психологии такой «единицей» служит «индивидуальная история» личности. Традиционная логика исследовательской психологии состоит в вычленении независимой переменной, нескольких (обычно 2—3) зависимых переменных и в измерении корреляций между ними. Поэтому недалеки от истины характеристики психологической науки как измерения корреляций между А и Б (McGuire, 1976) и вполне возможно, что «психологические журналы оказались бы не у дел, если бы не существовало метода анализа вариаций» (Cartright, 1979). Практическая психология стремится не количественно описать отдельные связи, а качественно осмыслить целостную детерминацию личности или ее состояний (Van der Vleist, 1982). Различие «языка», логики и «единиц» анализа приводит к тому, что исследовательское и практическое знание плохо стыкуются: практическая психология недостаточно научна, а исследовательская — недоста­точно практична.

Перечисленные разрывы создают мозаичную структуру психологического знания. Они отличают психологию от «благополучных» наук, каждая из которых, по крайней мере в периоды «нормальной науки» (между научными революциями), развивается как единая система знания. Эта структура привычна каждому пси­хологу со студенческой скамьи, и о ее несовершенствах не следовало бы в очередной раз вспоминать, если бы они не приближали к пониманию законо­мерностей развития этой науки.

Но, прежде чем говорить о них, вернемся еще раз к Т. Куну и его «парадигмам». Это понятие и сопряженные с ним представления прочно укоренились в мето­дологическом самосознании большинства сорциогуманитарных наук — в отличие от других науковедческих понятий, выражающих «единицы» развития науки, таких, как «исследовательская программа» (Л. Лакатос), «исследовательская традиция» (Л. Лаудан), «гипотеза» (К. Поппер) и др. Психологи тоже регулярно используют понятие парадигмы и, подобно представителям других наук, употребляют его в самых разнообразных и противоречащих друг другу смыслах[75]. В результате сосуществуют различные мнения о том, что представляют собой парадигмы в психологии и каков парадигмальный статус этой науки. Обозначим три наиболее распространенные позиции. Позиция первая (совпадающая с мнением самого Т. Куна): психология — «допарадигмальная» дисциплина, в ней парадигма еще не сложилась. Вторая позиция: в психологии сосуществуют различные, несо­измеримые между собой парадигмы, представленные разными психологическими школами (бихевиоризм, когнитивизм, психоанализ и т. п.). Она основана на том, что психологические теории выполняют функции парадигм: задают критерии адекватности знания, диктуют способы его получения и т. п. Позиция третья: психология идет собственным уникальным путем, является не допарадигмальной, а внепарадигмальной дисциплиной, соответственно представления о па­радигмах, порожденные анализом точных наук, к ней неприменимы.

Нетрудно видеть, что все три позиции сходятся в одном: единая парадигма, т. е. парадигма в куновском смысле слова, в психологии отсутствует. Но означает ли это, что различные течения в психологии не имеют ничего общего, кроме объекта — человеческой психики, и различные модели исследования на­чисто лишены объединяющего начала? В «системе соотнесения» Т. Куна ответ на этот вопрос звучит утвердительно. Однако он прозвучит иначе, если выйти за пределы этой системы и укрупнить «единицу» анализа науки. В расширенной перспективе объединяющее начало большинства течений психологической мысли вырисовывается достаточно отчетливо. Это — позитивистская исследовательская традиция.