Географическая среда и культурный архетип

Суровая природа Восточно-Европейской равнины с ее монотонным ландшафтом и небольшим населением, разбросанным по огромной территории, явилась мощным фактором, повлиявшим на становление характера и культуры русского народа.

В глубине евразийского континента, в отличие от его западной части, природа не давала человеку надежды на то, что ее когда-то удастся «приручить» и «одомашнить». Природа Великороссии, писал В. О. Ключевский, часто смеялась над самыми осторожными расчетами русского человека, своенравие климата и почвы обманывали самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любил подчас очертя голову выбрать самое что ни есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги.

Ключевым психологическим понятием культурного архетипа русского человека стало «авось» — наклонность дразнить счастье, играть в удачу.

Природа приучила русского человека к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, работать скоро, лихорадочно, споро. Ни один народ в Европе не способен был к такому напряжению труда на короткое время, какое мог развить великоросс, но и нигде в Европе, кажется, не найти было такой привычки к ровному, умеренному и размеренному постоянному труду, как в тои же Великороссии.

Борьба с природой требовала от русских людей совместных, коллективных усилий. Поэтому устойчивыми понятиями и установками их жизнедеятельности явились: «навалиться всем миром» и «аврал».

Отсюда в русском культурном архетипе складывалось своеобразное отношение к земле-матушке. Русский крестьянин никогда не был суверенным хозяином своего клочка земли, и поэтому он не научился заботиться о ней с самоотверженной любовью и добросовестностью. Как кочевой колонизатор, он пользовался ею хищнически; как крепостной, он обрабатывал землю помещика без любви и осмотрительности. Делал он все «из-под кнута» только самое необходимое, так как знал, что достанется лишь столько, чтобы не умереть с голоду. Как общинник, русский крестьянин также трудился без особого энтузиазма и бережливого отношения к земле по причине регулярных переделов ее между дворами.

Своеобразным было поэтому отношение русского крестьянина к земельной собственности и собственности вообще. В русском культурном архетипе не сложилось представления о собственности, в нем не различаются такие понятия, как право владения, пользования и распоряжения. Это не раз давало повод иностранным путешественникам говорить о той легкости, с которой русский крестьянин присваивал чужую вещь. При этом воровство, оправдываемое бедностью, рассматривалось только как нанесение материального ущерба богатому потерпевшему. В то же время, когда русский человек что-то одалживал, то в его культурном архетипе слово «одолжить» нередко ассоциировалось с выражением «просто дать».

Страх, порождаемый капризностью и непредсказуемостью природы, и опыт суровой жизни выработали преклонение перед правом силы, но в то же время — уважение к природным стихиям, переходящее в удивление и восхищение красотой и гармонией природы. Все это веками воспитывало у жителей Восточно-Европейской равнины пассивно-созерцательное, фаталистское отношение к миру.

Русский человек не позволял себе роскошь трансцендентнои медитации: жизнь заставляла упорно трудиться, а борьба за существование принимала весьма конкретные формы. Поэтому фатализм у русских людей сочетался со стихийно-реалистическим отношением к жизни.

Великоросс вообще был замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собой, чем на людях, лучше в начале дела, когда еще не был уверен в себе и в успехе, и хуже в конце, когда уже добивался некоторых успехов и привлекал внимание: неуверенность в себе возбуждала его силы, а успех ронял их. Ему легче было одолеть препятствие, опасность, неудачу, чем освоиться с мыслью о своем величии. Он принадлежал к тому типу умных людей, которые глупеют от признания своего ума.

Невозможность рассчитать наперед, заранее разработать план действий и прямо идти к намеченной цели заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления. Не рационализм, а интуитивизм доминировал в его сознании. У русского человека больше восточной (византийской) иррациональности, чем западной рациональности, и поэтому эмоции у него всегда преобладают над разумом, страсти над интересами. Русский человек чаще идет за «голосом сердца», чем за рассудком. Если у русских людей преобладает наглядно-образное и наглядно-действенное мышление, то у западных — вербально-логическое.

Русский человек более склонен, потому что больше способен, обсуждать пройденный путь, чем продумывать дальнейший, больше оглядываться назад, чем заглядывать вперед. Русский человек крепок задним умом, что делает его более осмотрительным, чем предусмотрительным. Он лучше замечает следствия, чем ставит цели и предвидит способы их достижения.

Великоросс своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями жизни (русская жизнь: «полоса — белая, полоса — черная») часто производит впечатление человека непрямого и неискреннего. Однако он всегда идет к цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, постоянно оглядываясь по сторонам, и поэтому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. Русский человек с древнейших времен придерживается принципа, что «лбом стены не прошибешь» и «только вороны прямо летают».

Природа и судьба, пишет В. О. Ключевский, вели великоросса так, что приучили выходить на дорогу окольными путями. Русский человек и мыслит так, как ходит, он часто думает надвое, а это кажется двоедушием.

Стремительное расширение территории Российского государства, сопровождаемое таким явлением, как народная колонизация, обилие свободных земель, суровая природа евразийского континента с небольшим населением, разбросанным по огромным просторам, — все это также оказывало влияние а формирование русского культурного архетипа. В нем сформовались такие установки, как ориентация на экстенсивные виды хозяйственной деятельности. При этом особую ценность приобрели кратковременные формы интенсивной коллективной деятельности. В русском культурном архетипе формировались такие установки, как беспечность («пока гром не грянет»), стремление решать все проблемы за счет большой территории и громадных богатств.