Нарушение поведения самосохранения

Нарушение чувства самосохранения является одним из важнейших показателей дезадаптивности.

Его дефицитарность наиболее ярко проявляется у детей первой группы. Практически во всех историях развития таких детей присутствуют свидетельства родителей об отсутствии у ребенка страха высоты, темноты, глубины, - например, он может балансировать на карнизе, перелезать через балкон, забираться на пожарную лестницу, совершать немыслимые пируэты на качелях, уйти далеко в воду. Также сообщается об отстутствии реакции на боль, об отсутствии «страха чужого», а затем – страха потеряться (малыш может убежать, не оглядываясь, от родителей на прогулке) и т.п.

Причем наблюдается это и в то время, когда благополучно развивающийся ребенок проявляет особое внимание к этологическим знакам опасности. «Полевое поведение», характерное для детей с наиболее глубоким аутизмом, отражающее их пластичность по отношению к динамичным впечатлениям окружающего пространства, оборачивается как игнорированием таких этологических меток, так и отсутствием исследовательской активности. Это говорит о выраженных трудностях формирования как негативной, так и позитивной избирательности, необходимой для реальной адаптации.

Вместе с тем, у таких детей уже в раннем возрасте с появлением первых признаков дискомфорта могут возникать свои стереотипные способы защитного поведения, ограничивающего интенсивность воздействий окружающего: паттерны характерного прищуривания глаз, закрывания руками ушей.

Дефицитарность ощущения реальной опасности наблюдается и у детей третьей группы. Но в этом случае недостаточность чувства самосохранения связана не с захваченностью малыша динамическими «полевыми» впечатлениями, а с ранним появлением избирательных влечений, которые в поведении могут проявляться достаточно опрометчивыми действиями. Причем привлекательной для ребенка становится неизбежная яркая негативная реакция близких людей. Как уже говорилось, искаженная ориентация на знак их эмоционального реагирования приводит к тому, что эти действия (а затем их вербальный аналог – проговаривание страшных впечатлений и возможных опасных ситуаций) закрепляются в аффективном опыте ребенка как один из основных способов аутостимуляции.

У детей второй группы отмечается противоположноая тенденция в развитии чувства самосохранения. Прежде всего, они воспринимают любое изменение привычной обстановки как угрозу своему существованию. Кроме того, ребенок остро реагирует не только на маркеры реальной опасности, но и на стимулы, вызывающие дискомфорт (например, замирает и надолго пугается, когда ему надевают свитер через голову; не может вынести дырки на колготах; не дает подстричь себе волосы; проявляет чрезмерную брезгливость). Создается впечатление, что в силу особой сензитивности у таких детей не только снижены пороги восприятия отдельных признаков этологической угрозы, но и размыты границы между неприятным ощущением и страхом.

Основная же проблема заключается в том, что крайняя чуткость к ряду негативных этологических знаков (например, резкому приближению объекта, ограничению движения)не корригируется эмоциональным смыслом ситуации, как это происходит в норме. Поэтому такой малыш может пугаться приближения маминого лица, объятия.

При этом постоянная напряженность (в том числе и моторная), ограниченность собственной ориентировки в пространстве, связанная со страхами, делает такого ребенка реально уязвимым в контактах со средой, – он не замечает, что у него под ногами, натыкается на углы, травмируется.

Характерна явно дезадаптивная особенность его реагирования на неудобство, боль. Так, может возникнуть тяжелая самоагрессия, с помощью которой малыш заглушает травматические переживания, так как он не может пожаловаться, не может принять помощь близкого человека.

Очевидно, что у таких детей наблюдается не просто усиленное чувство реальной опасности (развитие которого предполагает аффективную ориентировку в ситуации, возможность прогнозирования последствий своих действий и активности окружающих), а обостренная избирательная чувствительность к впечатлениям, которые могут представлять объективную угрозу для существования, но могут быть и достаточно безобидны.

Главное, что эти впечатления остаются непереработанными в индивидуальном аффективном опыте малыша, по отношению к ним не происходит десенсибилизация, которая в норме обеспечивается с помощью эмоционального смысла, вносимого взрослым. Интенсивность пугающих впечатлений сохраняется годами, и не зависит даже от реального присутствия страшного для ребенка объекта. Такое же ощущение катастрофы и разлаживание поведения ребенка может быть спровоцировано изображением пугающего объекта или произнесением обозначающего его слова. Поэтому такие дети рано фиксируют запреты.

Наряду с мощными двигательными стереотипиями, которые являются наиболее примитивным способом «заглушения» ощущения опасности, ребенок с подобным вариантом аутизма может прибегать и к более сложной форме аутостимуляции – навязчивому переспрашиванию взрослого об одном и том же, требуя моментального и обязательно одинакового ответа. Очевидно, что и этот способ «поддержания стабильности» непродуктивен для реальной адаптации.

У детей четвертой группы, помимо отмечаемой чуткости к знакам этологической угрозы (страхов высоты, глубины, неустойчивости, резкого приближения какого-то объекта) наблюдается и выраженное заражение маминым переживанием возможной опасности.
Надо сказать, что в значительной степени характерная тревожность близких ребенка бывает связана с объективными причинами, так как малыш действительно неловок, невнимателен, пуглив. Поэтому в его поведении закрепляются и доминируют проявления сверхосторожности, нерешительности, тормозимости.