Who Is Who

Хотя ван Фраассен аттестует себя как последователя Э.Маха, А.Пуанкаре и П.Дюгема, он ведет полемику на уровне понятий и ценностей философии науки второй половины XX века. Он принимает участие в турнире антитез американской философии этого периода: “реализм — конструктивизм”. Правда, ван Фраассен подчеркивает, что его конструктивизм ограничен: он состоит лишь в акценте на том, что научное исследование — это “конструирование, а не открытие.., конструирование моделей, воспроизводящих наблюдаемые факты, а не открытие ненаблюдаемых сущностей”^[5]. Тем не менее конструктивный эмпиризм — часть конструктивистского движения, охватившего ряд областей гуманитарного знания в США в 70-е и особенно в 80-е годы: его антиметафизическая установка находится в русле той борьбы за духовную свободу, которая характерна для этого движения.

Как философ науки ван Фраассен занят в первую очередь анализом языка науки. Он, однако, публично отказывается от “синтаксического подхода”, свойственного многим неопозитивистам и постпозитивистам: он не видит большого смысла как в реконструкции научных теорий в виде исчислений, построенных по канонам логики, так и в ориентации на такую реконструкцию. Понятие аксиоматической теории и его естественнонаучный паллиатив — “гипотетико-дедуктивная теория” теряют у него ту роль, которую они имели у неопозитивистов и частично у постпозитивистов — роль основных инструментов философского исследования. Ван Фраассен присоединяется к так называемому семантическому подходу, восходящему к работам Патрика Суппеса (50-е гг.) и практикуемому рядом философов науки 70—80-х гг. Это подход к научной теории как совокупности (в частности иерархии) знаковых структур, моделирующих друг друга и наблюдаемые факты. Поскольку аксиоматизация перестает быть ориентиром исследования, научная теория предстает как “совокупность своих собственных моделей” (П.Суппес). При семантическом подходе внимание переносится на те теоретические построения, которые при синтаксическом подходе объявляются либо предварительными, либо интерпретирующими (модельными). Скажем, законы Ньютона не рассматриваются ни в качестве заготовки к будущей аксиоматизации, ни в качестве ее возможной интерпретации. Они трактуются как одна из структур классической механики (другие структуры дает, например, аналитическая механика).

Приняв “семантический подход”, ван Фраассен расширил горизонты философии науки. Он, вслед за П.Суппесом, исходил из того, что “философия науки должна базироваться на математике, а не на метаматематике”^[6]. Иными словами, инструментом этой области знания могут быть различные абстрактные математические теории (теория множеств, алгебра, теория функций и т.д.), философия науки не обязана обходиться только средствами математической логики. Это сразу же обогащает деятельность философа науки: он легитимно вторгается в область, считающуюся ранее прерогативой физика или математика. Поскольку научная теория — это “открытый текст”, он разрабатывает такие формулировки этой теории, которые более ясно выражают ее содержание и говорят “каким мог бы быть мир, если бы он вел себя в соответствии с этой теорией”. “Эта работа не только реконструктивная, но и креативная”^[7], — пишет ван Фраассен.

Вместе с синтаксическим подходом ван Фраассен отправляет в архив и дихотомию “язык теории и язык наблюдения”. Собственно, ван Фраассен доводит до конца ту критику этой дихотомии, которую вели постпозитивисты, провозгласившие “теоретическую нагруженность” терминов наблюдения. Вместе с тем он сохраняет неопозитивистскую дихотомию “наблюдаемые факты — ненаблюдаемые сущности”. Вне этой дихотомии, подкрепленной, по ван Фраассену, данными современной психологии, его конструктивный эмпиризм был бы невозможен. Ведь теория, по ван Фраассену, — совокупность моделей, среди которой имеются модели, непосредственно воспроизводящие наблюдаемые факты. Отсюда, правда, не следует, что эти модели формулируются на специальном языке наблюдения. Наблюдаемые факты могут быть выражены как обиходными словами “стол”, “стул”, так и научными терминами “атомная структура”, “макромолекула”, “поток электронов”.

Выше ван Фраассен был назван одним из лидеров современной философии науки. Почему это так? Дело здесь не в радикализме его философской позиции, во всяком случае не только в этом радикализме. Конструктивный эмпиризм ван Фраассена был “не мнением, но делом”: в его орбиту были включены основания космологии и квантовой механики. Ван Фраассен также известен работами в области логической семантики. Его обобщающая книга, излагающая кредо конструктивного эмпиризма, построена на солидной историко-философской базе.

Ван Фраассен показывает, что конструктивный эмпиризм способен продвинуть вперед обсуждение философских вопросов естествознания, сделать эти вопросы более четкими и интересными.

Во-первых, ван Фраассен значительно продвинул философский анализ факта существования эквивалентных альтернативных теорий в физике. Поскольку, вообще говоря, конструктивный эмпиризм не оценивает теории на истинность и ложность, этот факт предстает не как факт конкуренции и борьбы за выживание. Эквивалентные теории “спасают” частично совпадающие группы явлений, образуя множество структур, по-разному моделирующих чувственные факты. Центр тяжести философского исследования перемещается на прояснение логико-алгебраических отношений между этими структурами. Мы “спасаемся” от искушения, диктуемого метафизикой, постулативно ответить на 'вопрос, какая из теорий будет лучшей. Лучшей будет теория, которая лучше “спасает явления”. “Метафизический багаж” может помогать ей в этом деле, может и мешать.

Далее ван Фраассен сделал более интересным вопрос о месте математики в физике. Математика для него не просто синтаксис, не просто удобное и эффективное выражение того, что могло бы быть в принципе выражено и без математики. Математика составляет существо физической теории, состоящей (как и математическая теория) из абстрактных структур. В отличие от математической теории по крайней мере некоторые из этих структур должны непосредственно моделировать эмпирические факты.

Никто бы не обратил внимание на Маха, если бы он, провозгласив “элементы мира”, не подверг принципиально новому анализу механику, термодинамику и оптику. Вряд ли методологический анархизм Пауля Фейерабенда был бы популярен, если бы Фейерабенд не был автором глубоких статей по философии квантовой механики. То же можно сказать про ван Фраассена: интерес к его конструктивному эмпиризму вырос из интереса к его работам по философии космологии и квантовой механики.