Глава 14.1
Почему не расскажу? Да потому что я до сих пор не могу сказать и слова, прибывая в шоке. Потому что сейчас, хоть и прошло уже несколько часов с нашей беседы, я сижу на кресле в комнате отдыха, и мои мысли заняты только этим. Я не замечаю других больных, снующих туда сюда около моих глаз. Зрение, слух, – все это ушло на второй план. Даже та апатия, которая занимала первое место, куда-то ушла, помахав мне шелковым черным платком. Осознание всего того, что мне поведали, пришло не сразу. Оно наступало постепенно, все больше погружая меня в оцепенение. Это будет звучать странно, но тот факт, что родители сдали меня сюда, я принял довольно быстро. Если они были именно такими, какими их описала Мисс Браун, то неудивительно, что я здесь. Намного тяжелее мной переваривалось то, что мы с Фрэнком были парой. Почему он мне не сказал? Почему соврал, что мы друзья, и что у меня кто-то есть? Никогда не перестану говорить, что он странный. Каждый раз, когда я произносил его имя, в голове что-то щелкало, наваливая на меня всю ту боль, что я испытал недавно. Поэтому потайной ящичек, с его именем в своей памяти, я старался не трогать. На осознание каждого сказанного мне слова ушло немало времени. Все-таки нелегко, когда ты почти ничего о себе не помнишь, а тут тебе сразу раскрывают самые шокирующие факты твоей жизни. Но из оцепенения я все-таки вышел. От созерцание невидимой точки в пространстве я перешел к своему любимому решетчатому окошку, через которое худо-бедно было видно все что творится снаружи. Еще одно из моих любимых занятий – наблюдать. Я принял позу поудобнее, и уставился в окно. Закат осенью – самая красивая вещь, которую я когда-либо видел. Когда солнце садится за горизонт, и становится золотым, освещая опавшие с деревьев листья, можно подумать, что они светятся. Как будто жадный лепрекон, в спешке пробегая здесь, уронил свой горшок с золотыми монетами, и они раскатились по серому асфальту. Всю прекрасность момента нарушила фургон, подъехавший к зданию. Я не слышал звуков сквозь стекло, но даже и без них было понятно, что она вся скрипит и еле сводит концы с концами. Машина уже давно откатала свое, а кто-то продолжает использовать ее. Глупо. За ней подъехало еще несколько таких же машин, остановившись рядом друг с другом. Я отвел взгляд в сторону, картина на улице перестала мне нравится, одни железные ведра, которые скоро развалятся прямо в пути. Я старался занять свой взор чем-нибудь другим, но кроме психически больных людей, которые занимались самобичеванием об стены, например, я ничего интересного не нашел. Расстроившись этим фактом, я решил, что из двух зол надо выбирать меньшую, и снова посмотрел в окно. К счастью, машины начали отъезжать, выходя из того маленького пространства, которое я видел через окно. От их присутствия на дороге осталось множество маленьких бензиновых луж, стекающихся в одну большую. Я же говорил, что машины ни к черту. Цокнув языком на неразумных водителей этих машин, которым уже давно место на свалке, я продолжил разглядывать листья, которые переливались под солнечными лучами. Видимо я слишком увлекся осенними листьями, потому что вскоре они сменили свой золотой цвет на грязно-желтый, а небо почернело. Не люблю дождь. Сырость всегда меня раздражала. Когда на улице грянул гром, отчего стекла затряслись мелкой дрожью, я встрепенулся. как воробей. Раскаты грома, и молния, разрезающая небо, не прекращались, а только чаще и чаще повторялись. Других больных развели по палатам, потому что тут началась паническая возня, а оставили меня и еще парочку более-менее адекватных. Я не мог отвести взгляда от того, что происходило снаружи. Мои глаза округлились, а губы растянулись в улыбке полной восхищения и капелькой сумасшествия. Все происходило настолько быстро, что я еле поспевал наблюдать за резко меняющимися событиями. Говорить санитарам и другим я и не думал, потому что в этих событиях я стал видеть свой шанс на спасение. Что же произошло и почему я сейчас готов прыгать до потолка от радости, хотя должен трястись, как заяц? Обо всем по порядку...
|
