Devoid of memories

Devoid of memories

http://ficbook.net/readfic/991228

Автор: Bree (http://ficbook.net/authors/Bree)
Беты (редакторы): Bloody Frances, SPNSPNSPN
Фэндом: My Chemical Romance
Персонажи: Джерард Уэй / Фрэнк Айеро
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Драма, Психология, POV, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: OOC
Размер: Миди, 71 страница
Кол-во частей: 24
Статус: закончен

Описание:
Когда оказываешься в психбольнице, и забываешь все что было до этого, кто придет тебе на помощь и укажет верный путь?

Посвящение:
Посвящаю эту работу моему любимому Дарту, и моему хорошему другу Лизе. Спасибо Вам за помощь и поддержку.

Публикация на других ресурсах:
Где угодно, но пришлите, пожалуйста, ссылку

Примечания автора:
Первая работа по данному фандому.
Критику воспринимаю положительно, ибо хочу знать в чем мои ошибки.

Джерард-http://cs320430.vk.me/v320430248/2a01/p890vi9rnBY.jpg
Фрэнк-http://cs616727.vk.me/v616727248/110/HjaFrCGKVbw.jpg

Сиквел - http://ficbook.net/readfic/1288840

Предисловие

Alexander Desplat – Falling Rain

Белые стены. Как долго они окружают меня? Неделю? Месяц? Год? Честно признаться, я не помню.

Помню только, что меня вытолкали из машины, натянули мешок на голову, а когда сняли, я оказался в этой палате. И не было никакой магии цифр, которая запугала бы меня до смерти, потому что ее номер был всего лишь девять. Палата номер девять. Некоторые работники, если забывали мое имя, то называли меня «девяткой», и, в скором времени, это прозвище стало приживаться, и, в конце концов, стало моим вторым именем. Дошло даже до того, что я стал забывать свое настоящее имя и отзывался исключительно на «девятку». Да, кстати, пока я не забыл его. Меня зовут Джерард, и я нахожусь в психбольнице одного из городов Нью-Джерси. Вы спросите меня, как я тут оказался? Обо всем по порядку...

Как я уже говорил, я не помню, как сюда попал, помню только, как страх скользкими, холодными, пробирающими до дрожи костей щупальцами охватил меня, а все из-за замкнутого пространства и моей, как нельзя кстати, самой сильной фобии, а именно – клаустрофобии; натертые до крови запястья от кожаных ремней, которыми меня связывали, так как считали, что я слишком буйный. Но, может быть, оно и к лучшему, что весь тот кошмар, что со мной произошел, я начал понемногу забывать. Да, действительно лучше. Я не знаю какой сейчас год, какой месяц, но, время от времени, выглядывая из маленького решетчатого окна, я мог хотя бы иметь представление какое сейчас время года, и так, по моим нечетким наблюдениям одним глазом из маленького окошка, можно было предположить, что сейчас осень. Желтые листья и хмурое небо говорили сами за себя.

Помню, я любил рисовать именно осень. Помню, я мог красиво рисовать.
Сейчас мои руки в всё чаще и чаще не слушаются меня, да и никаких принадлежностей особо здесь не раздобудешь, но если все-таки мне перепадало счастье найти какой-нибудь обгрызенный карандашик, я хватался за него, как за последнюю надежду, и пытался на клочке бумаги вывести хоть что-то похожее на рисунок или хотя бы набросок. Безуспешно. Руки не слушались меня более. Врачи отняли у меня этот, не побоюсь преувеличить, талант. Он пропал вместе с моей уверенностью в завтрашнем дне и будущем.

Помню, что, когда меня привезли сюда, была зима, но не помню, какого года. Даты быстрее всего стираются из памяти, что не могло меня не злить. Черт, я даже не помню, в каком году сюда поступил. Я был молод, очень молод, а сейчас даже не могу сказать, сколько в точности мне лет. Думаю, что не больше двадцати, хотя я ни о чем не могу говорить с уверенностью. Время потеряло для меня всякий смысл. Я его не вижу, не чувствую, не ощущаю. Просто стараюсь выжить в этом аду, сам не знаю, для чего. Надеюсь, что меня когда-нибудь выпишут. Может быть, там, на воле, меня кто-нибудь ждет? У меня же были друзья? Возможно, даже моя вторая половинка? Они помнят и ждут меня? Или предпочли забыть обо мне, как о страшном сне? Что же, их можно понять.

Неизвестно, сколько я еще проторчу здесь, возможно, всю оставшуюся жизнь.

Первое время я отказывался воспринимать то, что произошло. Я просто не верил в это. Что мне, совершенно здоровому во всех смыслах человеку, делать в психушке? Я задавался этим вопросом, по-моему, первые несколько месяцев, а потом голова вообще отказывалась проявлять хоть какую-то активность, и эти мысли ушли на второй план.

Первый план заняла боль во всех ее проявлениях.

Физическая боль была просто невыносимой. Меня пичкали какими-то таблетками, после которых хотелось вспороть себе живот ржавым гвоздем и больше не мучиться. Ежедневные сеансы электрошока делали свое дело и стирали все, что мне было дорого, и что таилось в моей голове: мои воспоминания, мои чувства, мою жизнь.

Сейчас я больше походил на воздушный шарик, у которого есть оболочка, но внутри – пустота. Таким же был и я. Пустым. Шрамы на моих висках останутся на всю жизнь, настолько часто и сильно их оставляли на мне вновь и вновь.

Мой внутренний мир никогда уже не станет прежним, его убили во мне. Он умер. Они вытащили из меня все самое лучшее, растоптали и выбросили за ненадобностью. Где-то далеко, на краю сознания, во мне оставались частички старого меня, и иногда я мог даже объективно мыслить и размышлять на какую-то тему, но такое происходило очень и очень редко. Чаще всего я напоминал овощ с признаками жизни.

Да, лучшее определение, которое я себе когда-либо давал. Овощ.

Я плохо помню, как я выгляжу, тут нет зеркал, точнее, они нам не доступны, а в столовых приборах себя особо не разглядишь. Но то, что я смог разглядеть, меня только огорчило: кожа была бледная, как у мертвеца, щеки настолько впали, что скулы не просто выпирали или были очерчены, а щек как таковых не было вообще. Цвет синяков приближался к фиолетовому оттенку, но это отнюдь не из-за недостатка сна, все дело в сеансах электрошока. Глаза были чуть приоткрыты, но в алюминиевой ложке я не смог как следует разглядеть их цвет, это были маленькие щелочки, вокруг которых залегли темные тени усталости и мучений. Волосы были похожи на спутанный клубок непонятного цвета, то ли черные, то ли серые, я бы назвал это цветом церковной мыши. Вот кем я стал, но я почти не помню себя вне этой больниц: они стерли мне почти все воспоминания, а мне было так важно их помнить.