Бор на противоположном берегу реки, еще час назад освещенный майскимсолнцем, помутнел, размазался и растворился. Вода сплошной пеленой валила за окном. В небе то и дело вспыхивалинити, небо лопалось, комнату больного заливало трепетным пугающим светом. Иван тихо плакал, сидя на кровати и глядя на мутную, кипящую в пузыряхреку. При каждом ударе грома он жалобно вскрикивал и закрывал лицо руками.Исписанные Иваном листки валялись на полу; их сдуло ветром, влетевшим вкомнату перед началом грозы. Попытки поэта сочинить заявление насчет страшного консультанта непривели ни к чему. Лишь только он получил от толстой фельдшерицы, которуюзвали Прасковьей Федоровной, огрызок карандаша и бумагу, он деловито потерруки и торопливо пристроился к столику. Начало он вывел довольно бойко: "В милицию. Члена МАССОЛИТа Ивана Николаевича Бездомного. Заявление.Вчера вечером я пришел с покойным М. А. Берлиозом на Патриаршие пруды..." И сразу поэт запутался, главным образом из-за слова "покойным". С меставыходила какая-то безлепица: как это так -- пришел с покойным? Не ходятпокойники! Действительно, чего доброго, за сумасшедшего примут! Подумав так, Иван Николаевич начал исправлять написанное. Вышлоследующее: "...с М. А. Берлиозом, впоследствии покойным...". И это неудовлетворило автора. Пришлось применить третью редакцию, а та оказалась ещехуже первых двух: "...Берлиозом, который попал под трамвай..." -- а здесьеще прицепился этот никому не известный композитор-однофамилец, и пришлосьвписать: "...не композитором..." Намучавшись с этими двумя Берлиозами, Иван все зачеркнул и решил начатьсразу с чего-то очень сильного, чтобы немедленно привлечь вниманиечитающего, и написал, что кот садился в трамвай, а потом вернулся к эпизодус отрезанной головой. Голова и предсказание консультанта привели его к мыслио Понтии Пилате, и для вящей убедительности Иван решил весь рассказ опрокураторе изложить полностью с того самого момента, как тот в белом плащес кровавым подбоем вышел в колоннаду иродова дворца. Иван работал усердно и перечеркивал написанное, и вставлял новые слова,и даже попытался нарисовать Понтия Пилата, а затем кота на задних лапах. Нои рисунки не помогли, и чем дальше -- тем путанее и непонятнее становилосьзаявление поэта. К тому времени, как появилась издалека пугающая туча с дымящимисякраями и накрыла бор и дунул ветер, Иван почувствовал, что обессилел, что сзаявлением ему не совладать, не стал поднимать разлетевшихся листков и тихои горько заплакал. Добродушная фельдшерица Прасковья Федоровна навестила поэта во времягрозы, встревожилась, видя, что он плачет, закрыла штору, чтобы молнии непугали больного, листки подняла с полу и с ними побежала за врачом. Тот явился, сделал укол в руку Ивана и уверил его, что он большеплакать не будет, что теперь все пройдет, все изменится и все забудется. Врач оказался прав. Вскоре заречный бор стал прежним. Он вырисовался допоследнего дерева под небом, рассчистившимся до прежней полной голубизны, арека успокоилась. Тоска начала покидать Ивана тотчас после укола, и теперьпоэт лежал спокойно и глядел на радугу, раскинувшуюся по небу. Так продолжалось до вечера, и он даже не заметил, как радуга растаяла икак загрустило и полиняло небо, как почернел бор. Напившись горячего молока, Иван опять прилег и сам подивился тому, какизменились его мысли. Как-то смягчился в памяти проклятый бесовский кот, непугала более отрезанная голова, и, покинув мысль о ней, стал размышлять Ивано том, что, по сути дела, в клинике очень неплохо, что Стравинский умница изнаменитость и что иметь с ним дело чрезвычайно приятно. Вечерний воздух ктому же и сладостен и свеж после грозы. Дом скорби засыпал. В тихих коридорах потухли матовые белые лампы, ивместо них согласно распорядку зажглись слабые голубые ночники, и все режеза дверями слышались осторожные шажки фельдшериц на резиновых половикахкоридора. Теперь Иван лежал в сладкой истоме и поглядывал то на лампочку подабажуром, льющую с потолка смягченный свет, то на луну, выходящую из-зачерного бора, и беседовал сам с собою. -- Почему, собственно, я так взволновался из-за того, что Берлиоз попалпод трамвай? -- рассуждал поэт. -- В конечном счете, ну его в болото! Кто я,в самом деле, кум ему или сват? Если как следует провентилировать этотвопрос, выходит, что я, в сущности, даже и не знал как следует покойника. Всамом деле, что мне о нем было известно? Да ничего, кроме того, что он быллыс и красноречив до ужаса. И далее, граждане, -- продолжал свою речь Иван,обращаясь к кому-то, -- разберемся вот в чем: чего это я, объясните,взбесился на этого загадочного консультанта, мага и профессора с пустым ичерным глазом? К чему вся нелепая погоня за ним в подштанниках и со свечкойв руках, а затем и дикая Петрушка в ресторане? -- Но-но-но, -- вдруг сурово сказал где-то, не то внутри, не то надухом, прежний Иван Ивану новому, -- про то, что голову Берлиозу-то отрежет,ведь он все-таки знал заранее? Как же не взволноваться? -- О чем, товарищи, разговор! -- возражал новый Иван ветхому, прежнемуИвану, -- что здесь дело нечисто, это понятно даже ребенку. Он личностьнезаурядная и таинственная на все сто. Но ведь в этом-то самое интересное иесть! Человек лично был знаком с Понтием Пилатом, чего же вам еще интереснеенадобно? И вместо того, чтобы поднимать глупейшую бузу на Патриарших, неумнее ли было бы вежливо расспросить о том, что было далее с Пилатом и этимарестованным Га-Ноцри? А я черт знает чем занялся! Важное, в самом деле, происшествие --редактора журнала задавило! Да что от этого, журнал, что ли, закроется? Ну,что ж поделаешь: человек смертен и, как справедливо сказано было, внезапносмертен. Ну, царство небесное ему! Ну, будет другой редактор и даже, можетбыть, еще красноречивее прежнего. Подремав немного, Иван новый ехидно спросил у старого Ивана: -- Так кто же я такой выхожу в этом случае? -- Дурак! -- отчетливо сказал где-то бас, не принадлежащий ни одному изИванов и чрезвычайно похожий на бас консультанта. Иван, почему-то не обидевшись на слово "дурак", но даже приятноизумившись ему, усмехнулся и в полусне затих. Сон крался к Ивану, и ужпомерещилась ему и пальма на слоновой ноге, и кот прошел мимо -- нестрашный, а веселый, и, словом, вот-вот накроет сон Ивана, как вдруг решеткабеззвучно поехала в сторону, и на балконе возникла таинственная фигура,прячущаяся от лунного света, и погрозила Ивану пальцем. Иван без всякого испуга приподнялся на кровати и увидел, что на балконенаходится мужчина. И этот мужчина, прижимая палец к губам, прошептал: -- Тссс!
