Феминизм и постмодернизм

Теория постмодернизма описана в главе 13. Здесь же дается сокращенное описа­ние, причем акцент сделан на взаимосвязи ее с теорией феминизма.

В 1990-е гг. стало заметнее вовлечение постмодернистских идей и лексики в сфе­ру академического феминизма (Clough, 1994; P. Collins, 1998; Hennessey and Ing-raham, 1997; Mann and Kelley, 1997; Stacey and Thorne, 1996). Но постмодернизм как социальная теория привлекается феминистами в меньшей степени, чем, скажем, эпистемологический подход; в равной степени они могли бы привлечь для анализа эмпиризм или феноменологию. Причина в том, что постмодернизм не предлагает ответа на фундаментальный вопрос феминизма «А как насчет женщин?». Его от­вет оказался бы встречным вопросом: каким образом вы конструируете категорию или понятие «женщин»? На наш взгляд, постмодернизм имеет для феминистской теории основное значение в качестве «оппозиционной эпистемологии», стратегии подвергать сомнению притязания на истину или знания, утверждаемые какой-либо теорией (см. также: P. Collins, 1998).

Постмодернизм исходит из следующего наблюдения: мы — т. е. те, кто живет на рубеже веков — вступили в «постсовременность». Этот постсовременный мир характеризуется четырьмя аспектами: это этап агрессивной экспансии глобально­го капитализма; ослабевание централизованной государственной власти (с распа­дом бывших империй, раздроблением коммунистического блока и ростом этни­ческих проблем в государственно-национальных образованиях); моделирование жизни посредством становящейся более мощной и всеохватной технологии, дик­тующей правила производства и способствующей утверждению консыомеризма; развитие освободительных социальных движений, опирающихся не на класс, а на другие формы идентичности: национальные интересы (революционные дви­жения в бывших колониальных государствах), расу (движение за гражданские права афроамериканцев), гендер (феминизм как глобальное движение), сексу­альную ориентацию (права гомосексуалистов), а также развитие движения за ох­рану окружающей среды. Освободительные движения, возможно, — важнейший фактор отрицания постмодернизмом модернистской эпистемологии и теории. Как разъясняет феминистский философ Сьюзан Бордо:

За развенчание притязаний и иллюзий, свойственных идеалам эпистемологической объективности, обоснованности и нейтральности суждения, в конечном счете, ответ­ствен не какой-то профессионал-интеллектуал. Сначала произошло развенчание... в политической практике. Его агентами были освободительные движения 1960-х и 1970-х гг., возникшие не только для того, чтобы заявить о легитимности маргинальной культу­ры, неуслышанных голосов, запрещенных высказываний, но также чтобы разоблачить ракурс и пристрастность официальных сообщений... [Ключевыми теперь стали] исто­рические, социальные вопросы: Чья правда? Чья природа? Чье соображение? Чья ис­тория? Чья традиция? (Bordo, 1990, р. 136-137)

[398]

Вопрос «Чье знание?» подтолкнул радикальную трансформацию. Им начались дебаты о взаимосвязи власти со знанием и об основе притязаний человека на зна­ние. Постмодернисты отрицают основной принцип модернистской гносеологии, согласно которому люди, благодаря чистому разуму, способны достичь совершен­ного и объективного знания о мире, являющегося отражением действительности, «зеркалом природы». Они утверждают, что этот принцип дает целый ряд гносео­логических ошибок, к которым относятся, в частности: понятие «взгляд творца», что помещает наблюдателя вне наблюдаемого мира; большое повествование, хо-листически объясняющее этот мир; фундаментализм», полагающий определен­ные правила анализа неизменно адекватными; универсализм», утверждающий наличие познаваемых принципов, которыми определяется мир; эссенциализм», устанавливающий что люди обладают некой сущностью и неизменными свойства­ми; репрезентация», или допущение, что определенное утверждение о мире в точ­ности его отражает. Постмодернизм ставит под вопрос существование как «разу­ма» в качестве универсального, неотъемлемого свойства человеческого ума, так и «мыслящего субъекта» в качестве непротиворечивой унифицированной формы сознания. Постмодернисты описывают процесс формирования знаний как одно из многочисленных представлений опыта, свойственного различным группам, имеющим разный дискурс, в которых появление любого монопольного притяза­ния на знание вызвано эффективным использованием власти. Постмодернисты предлагают такие гносеологические альтернативы, как децентрация, или помеще­ние в центр дискурса и знаний воззрения непривилегированных групп; деконструк­ция, показывающая историческую обусловленность и противоречивость концеп­ций, представлявшихся точным изображением мира; различие, или рассмотрение конструкта знания не только в связи с тем, о чем он сообщает, но и тем, что он вычеркивает или отодвигает на задний план, особенно с помощью модернистской двойной логики «или/или».

И феминизм, и постмодернизм поднимают вопрос о том, чьи знания или опре­деления должны приниматься в расчет, и в определенной мере оба эти направле­ния занимаются децентрацией и деконструкцией. Если мы посмотрим на популяр­ные лозунги феминистских активистов 1960-х и 1970-х гг., то увидим устранение бинарных оппозиций — «Личное — это политическое»; вызов традиционным категориям — «Мужчина нужен женщине как рыбе зонтик»; акцент на децент-рации — «Идет Всевышний и, парень, ОНА сердится»; понимание языка как контекстуального и относительного явления — «Если она говорит "Нет", это изнасилование»; понимание мира как построенного на основе отношений влас­ти — «Если бы мужчины могли рожать, аборт был бы благим делом». Современ­ные теоретики феминизма находят в постмодернизме подкрепление и оправдание своей собственной уверенности в гносеологической и политической необходимо­сти децентрации и деконструкции. Они обогатили свой анализ, заимствуя лекси­ку постмодернизма: дискурсивные практики, анализ дискурса, генеалогия, код, интер­тексту алъностъ, репрезентация, текст, Воображаемое, различие, сверхреалъностъ, изменчивость. Таким образом, постмодернистская эпистемология дала возмож­ность некоторым феминистам проименовать свои работы, войдя в практику как проект «деконструкции гендера», разрабатываемые сторонниками либерального феминизма. Такое усвоение лексики — совершенно в традициях феминизма «вто-

[399]

рой волны», который разработал словарь, чтобы означить угнетение женщин и способы лишения их власти. Здесь нет бездумного перехвата терминологии, но тонкое их подключение к своей сфере при сохранении, иногда видоизменении пер­воначальных значений. Многие феминисты, особенно интересующиеся областями, в которых главным фигурирует текст, — например литературой, также считают постмодернистское понимание мира, выраженное в понятиях «репрезентации», «текста» и «дискурса», важным для построения концепций социальной жизни. Феминисты в сфере социальных наук иногда перенимают образ социальной жиз­ни как дискурса и репрезентации или используют это направление для анализа того, что явным или скрытым образом присутствует в культурных и политических репрезентациях, затрагивающих жизнь женщин. Прежде всего, постмодернист­ский «поворот» побуждает теорию феминизма к тому, чтобы придерживаться реф­лексивности, что позволит ей не превратиться в то, против чего она выступает, — во влиятельный дискурс, который с помощью эссенциалистских и универсалист­ских категорий угнетает людей (Нага way, 1990; King, 1994; Nicholson, 1994; Sawicki, 1991).Это устремленность особенно значима, поскольку совпадает с поднимаемы­ми цветными женщинами, женщинами, не принадлежащими к североатланти­ческим сообществам, лесбиянками и женщинами, относящимися к рабочему клас­су, вопросами о свойственных феминизму «второй волны» эссенциалистских притязаниях в отношении «сообщества сестер», «женщины», «женщин третье­го мира», «половой жизни», «семьи», «материнства» и «работы». Яна Савицки утверждает, что феминисты «имеют достаточные основания призывать к негатив­ной свободе Фуко, т. е. свободе отбросить нашу политическую идентичность, наши предположения о гендерных различиях и категории и отринуть действия, харак­теризующие феминизм... Женщины — продукты патриархальной власти, и в то же время они ей сопротивляются. Существуют достаточные причины для про­тиворечивого отношения к освободительным возможностям призыва к «разуму», «материнству» или «жгнскому», так как они также были источником нашего угне­тения» (Jana Sawicki, 1991, p. 102).

Однако отношение феминизма к постмодернизму скорее отмечено сдержан­ным недовольством, нежели считается безоговорочно приняты. Многие феми­нисты считают, что постмодернизм стремится к исключительности и, следова­тельно, прямо противоположен феминистскому проекту включения. Об этом свидетельствует загадочность словаря постмодернизма, его место в академиче­ской сфере, а не в политической борьбе и неосознанное стремление занять в ака­демическом дискурсе монопольный статус. Многие феминисты также сомневают­ся в «невинности» постмодернистского вызова, задаваясь вопросом о том, может ли он быть освободительным или же является частью той политики знания, кото­рой привилегированный академический класс отвечает на вызов маргинальных личностей, прибегая к изощренному аргументу, что никакая позиция не может пре­тендовать на авторитетность. Хартсок (Hartsock, 1990, р. 169) принадлежит клас­сическое высказывание по поводу такого подхода: «Представляется почему-то весь­ма подозрительным, что именно в тот самый момент, когда столь многие группы стали... переосмысливать маргинальных Других, появляются сомнения относи­тельно природы "субъекта", возможностей общей теории, которая может описать мир, относительно исторического "прогресса"». Еще один источник сдержанного

[400]

отношения заключается в том, что акцентирование постмодернизмом бесконеч­ного регресса деконструкции и различий ведет людей от коллективной освободи­тельной политики к радикальному индивидуализму, который может привести к выводу о том, что «"поскольку... каждый из нас отличен от другого и индивидуа­лен, следовательно, каждая проблема или кризисная ситуация порождаются ис­ключительно нашей собственной или, наоборот, вашей проблемой — а не моей"» (Jordan, 1992, цит. по: Collins, 1998, р. 150). Главное же состоит в том, что постмо­дернистский поворот уводит феминистов от материальных явлений неравенства, несправедливости и угнетения к неоидеалистической позиции, рассматривающей мир как «дискурс», «репрезентацию» и «текст». Разрывая связь с вопросами ма­териального неравенства, постмодернизм удаляет феминизм от его приверженно­сти прогрессивным изменениям — фундаментального проекта любой критиче­ской социальной теории.