ОБ ОРАТОРЕ

[C i с. d е о r а t. III 45-46, пер. А.Ф. Лосева]

Но как в большинстве вещей сама природа устроила это невероятным образом, так и в речи то самое, что содержит в себе величайшую пользу, как раз больше всего имеет или достоинства или часто даже прелести. Мы видим, что таков порядок всего этого мира и природы, [установленный] ради безопасности и сохранения: чтобы небо было кругло и земля находилась посредине и держал ась своей силой и волей; чтобы солнце двигалось по своей орбите для приближения к зимнему знаку и к постепенному восхождению отсюда к противоположной стороне; чтобы луна своим прибыванием и убыванием принимала солнечный свет; чтобы пять звезд при неравном движении и направлении совершали один и тот же путь. Этот порядок имеет такое значение, что уже при малейшем изменении приходит в расстройство, и такую красоту, что даже и представить нельзя какую-нибудь более красивую (ornatior) форму (species). Теперь обратите внимание на человека или даже на форму и фигуры (tormam et figuram) прочих живых существ. Ни одну часть тела вы не найдете присоединенной без той или другой необходимости, а всю форму вы найдете созданной искусством, а не случайно. А что же сказать о деревьях, в которых стволы, сучки и листья только и существуют для удержания и сохранения своей природы? Однако ни одна часть не существует здесь иначе как только в прелестном виде (venusta). Но оставим природу и посмотрим искусство. Что еще в такой же мере необходимо для корабля, в какой необходимы борты, трюм, нос, корма, в какой реи, паруса, мачты? Эти вещи, однако, имеют в своем виде такую прелесть, что очевидно, они изображены не только ради сохранения [корабля], но даже и ради нашего удовольствия. Колонны поддерживают храм и портик. Однако пользы они содержат не больше, чем достоинства. Этот самый фронтон Капитолия и других здании создала не прелесть, но сама необходимость. Однако, хотя и производился расчет, каким образом должна стекать вода с обеих частей крыши, за полезностью фронтона храма воспоследовало его достоинство, так что, если бы даже на небе [где не может быть дождя] был построен Капитолий без фронтона, все равно бы оказалось, что он не имел бы никакого достоинства.

[С i с. d е о r а t., 1 6(20), пер. Ф. Корша]

А мое мнение таково, что никто не может быть во вceх отношениях совершенным оратором, если он не изучит всех важнейших предметов и наук. На самом деле речь должна быть пышным плодом знания предмета; если же оратор не усвоит и не познает предмета своей речи, то словесная форма такой речи представляется пустой и чуть ли не детской болтовней...

(48). Ведь если кто определяет оратора как такого человека, который может говорить содержательно, выступая только при постановке и ведении служебной тяжбы, или перед народом, или в сенате, то даже при таком определении он должен приписать оратору и признать за ним много достоинства. Дело в том, что без знания законов, обычаев и права, без знакомства с человеческой природой и с характерами он и в этой области не может действовать с достаточной ловкостью и твердостью. А кто приобретает себе только эти познания, без которых никто не может в судебных делах правильно отстаивать даже самые незначительные позиции, такому человеку может ли быть чужд какой-нибудь вопрос высшего знания? Если же сила оратора заключается только в умении говорить стройно, изящно и содержательно, то я спрошу вас: каким образом он может достигнуть этого уменья без того знания, в котором вы ему отказываете? Искусство слова немыслимо, если говорящий вполне не усвоил себе избранного содержания.

[С i с. d е о r а t., II 54 (216)]

Приятны также и очень полезны шутка и остроумие. В то время как всему другому можно научить посредством теории, шутка и остроумие, несомненно, являются природными свойствами и ни в какой теории не нуждаются. Место и как бы область смешного ограничиваются нeкoторым [духовным] безобразием и физическим [уродством]; ибо смех или исключительно или большей частью вызывается тем, что обозначает или выявляет что-либо безобразное не безобразно.