ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВЕЧНОГО ЖИДА. Символы никогда не мешали нам верить в единого Бога, превыше всех других

 

Символы никогда не мешали нам верить в единого Бога, превыше всех других. Писания Тота не оставляют в этом отношении никакого сомненья. Мы читаем в них следующее:

«Единый Бог пребывает непоколебимо в своем обособлении. Ничто иное, даже никакая отвлеченная идея не может с ним соединиться.

Он – свой собственный отец, свой собственный сын и единственный отец Бога. Он – само добро, начало всего и источник понятий первейших созданий.

Этот единый Бог объясняет себя сам через себя, ибо достаточен самому себе. Он – первооснова. Бог богов, монада единства, предшествующая существованию и творящая основу существования. Ибо от него исходит существование бытия и само бытие, и потому он называется также Отцом бытия».

– Так что видите, друзья мои, – продолжал далее Херемон, – невозможно иметь о божестве более возвышенное представление, чем наше, но мы решили, что вольны обожествлять часть признаков Бога и его отношений с нами, творя из них отдельные божества или, вернее, – изображения отдельных божественных признаков.

Так, например, божий разум мы называем Эмеф; когда он выражает себя в словах, мы называем его – Тот, то есть убеждением, либо Эрмет, то есть толкованием.

Когда божий разум, таящий в себе истину, нисходит на землю и творит под видом плодородия, он называется Амон. А когда этот разум проявляется в форме искусства, мы называем его Пта, или Вулканом, а если в виде добра, то – Озирис.

Мы считаем Бога единым, однако бесконечное количество благотворных отношений, в какие ему угодно входить с нами, приводит к тому, что мы позволяем себе, без всякого кощунства, считать его существом собирательным, так как он на самом деле собирательный и бесконечно разнообразный относительно признаков, которые мы в нем усматриваем.

Что же касается духов, то мы верим, что у каждого из нас их имеется два: злой и добрый. Души героев ближе всего к природе духов – особенно те, что предводительствуют сонмом душ.

Богов по их сущности можно сравнить с эфиром, героев и духов – с воздухом, а в обыкновенных душах есть что‑то от земли. Провидение божие мы приравниваем к свету, заполняющему все пространство между мирами. Древние предания говорят нам также о силах ангелов, или посланников, которые возвещают веления Божий, и о других силах, еще более высокой степени, которых евреи, обитающие среди эллинов, назвали архонтами или архангелами.

Те из нас, которые посвятили себя жречеству, убеждены, что имеют власть вызывать богов, духов, ангелов, героев и души. Однако они не могут производить этих теургических действий, не нарушая общего мироустройства. Когда боги сходят на землю, солнце и луна на некоторое время скрываются от взоров смертных.

Архангелы окружены более ярким сияньем, чем ангелы. Души героев не так ярко блестят, как ангелы, однако ярче, чем души обыкновенных смертных, которые окутывает тень.

Князья Зодиака появляются в величественных обличьях. Помимо того, мы различаем множество особых примет, сопровождающих появление разных существ и служащих для их распознавания. Так, например, злых духов можно узнать по вредным явлениям, которые они за собой влекут.

Что же касается идолов, то мы верим, что если они будут созданы при определенном положении небесных тел или с установленными теургическими церемониями, то при этом можно привлечь к ним некоторую частицу божественной сущности. Однако искусство это настолько ненадежно и недостойно истинного богопознания, что мы обычно предоставляем его жрецам более низкой степени, чем та, к которой я имею честь принадлежать.

Если наш священнослужитель вызывает богов, он в известном смысле сопричащается их существу. При этом, однако, он остается человеком, только божественная природа проникает в него до известной степени, и он соединяется с Богом определенным способом. Оказавшись в таком состоянии, он легко может повелевать духами нечистыми, или земными, изгоняя их из тела, которым они овладели. Иногда наши жрецы, соединяя камни, травы и вещества животного происхождения, приготовляют смесь, которая может стать местопребыванием божества; но истинной связью жреца с божеством является молитва.

Все эти обряды и догматы, которые я вам изложил, мы приписываем не Тоту, или третьему Гермесу, жившему при Озимандии, а пророку Битису, жившему на два тысячелетия раньше и давшему толкование учению первого Меркурия. Как я уже сказал, время многое прибавило и изменило, поэтому не думаю, чтобы древняя религия дошла до нас в своем первоначальном виде. Наконец, если уж говорить все без утайки, многие жрецы наши отваживаются грозить своим собственным богам; тогда они, принеся жертву, произносят следующее: «Если ты не исполнишь мою просьбу, я раскрою величайшие тайны Изиды, выдам тайны преисподней, разобью ларец Озириса и раскидаю его члены».

Должен сказать, что я не одобряю этих формул, от которых воздерживаются даже халдеи.

Когда Херемон дошел до этого места своего поучения, один из низших жрецов ударил в било, возвещая полночь; а так как вы тоже приближаетесь к месту вашего ночлега, позвольте мне отложить дальнейшее повествование до завтра.

 

Вечный Жид ушел, а Веласкес объявил, что он не узнал от него ничего нового, что все это можно найти у Ямвлиха.

– Это произведение, – прибавил он, – я читал с величайшим вниманием и никогда не мог понять, каким образом критики, считающие достоверным письмо Порфирия к египтянину Анебону, признают ответ египтянина Абаммона выдумкой Порфирия. Я думаю, Порфирий просто присоединил ответ Абаммона к своему произведению, прибавив кое‑какие собственные замечания о греческих и халдейских философах.

– Кто б он ни был, – Анебон или Абаммон, – сказал Уседа, – только могу поручиться, что Вечный Жид говорил вам чистую правду.

Прибыв на место ночлега, мы слегка закусили. Цыган, располагавший свободным временем, продолжал рассказ о своих приключениях.