Рейс на Катар 9 страница

Лет пятнадцать назад мне пришлось в качестве врача-эко- лога Советского комитета защиты мира принять участие в парусной регате - «Sailing for Pease», проводимой в странах Балтийского региона. Естественно, в каждой стране, куда заходили наши яхты, нам было необходимо ставить в паспорта и в судовые документы соответствующие отметки на границе. Помню, как мы, войдя в территориальные воды Дании, пришвартовались у пирса первого же небольшого городка и стали ждать прихода представителей погранслужбы. Безнадежно просидев на яхте половину дня, мы отправились сами искать их по городку. Совершенно одинаковые маленькие, беленькие домики под красными черепичными крышами, с непременной геранью на подоконниках, казались вымершими. Тишина на улочках стояла такая, что было слышно пролетающую редкую муху. Две-три хозяйки, которые попались нам, копающимися в по- лисадниках, сказали, что местный пограничник уехал в деревню к внучке и будет только к вечеру. Попросив сообщить ему о нашем прибытии и побродив по сонному городку, мы до позднего вечера прождали пограничника у пирса. Мы не могли уйти в дальнейшее плавание без отметки Бельгийского погран- поста и костерили нерадивого служивого в хвост и гриву. Уже стемнело, когда на велосипеде к нашей яхте подъехал похожий на гнома маленький старичок и, достав из картонной коробочки печать, проштамповал все, что мы попросили...

Спустя месяц после успешного окончания регаты мы на всех парусах темной ночью приближались к берегам родного Советского Союза. Я спал в кубрике после вахты, когда тишину вдруг прорезал громоподобный звук морского ревуна и многократно усиленный мегафоном голос стал отдавать резкие властные команды, из которых я запомнил только: «Орудия к бою... Приказываю остановиться!.. Экипаж на палубу!..» Ошеломленный, я выскочил наверх. В слепящих лучах прожекторов по палубе уже бежали с автоматами наперевес матросы советского сторожевика. Что-то там, в Москве, не сработало, и пограничников не предупредили о нашем возвращении. Отбуксированные на военную базу, мы пять часов простояли у пирса, без права схода на берег и под охраной часового, пока с нами не разобрались...

Справедливости ради скажу, что тогда, после свежих заграничных впечатлений, мы, естественно, материли по чем свет наши порядки и служебное рвение пограничников. Потребовались годы, чтобы понять, что «прозрачные границы» приведут к наркоторговле, незаконной эмиграции, вывозу капиталлов и исторических ценностей, СПИДу, бандитизму и терроризму. Приведут к потере контроля за суверенитетом и безопасностью государства.

Так что, молодцы африканцы. Театр начинается с вешалки, а независимость - с границы!

От этой самой границы Малави под наши колеса побежала прекрасная автострада. Мы сразу обратили внимание на то, что эта страна будет побогаче Замбии. Дома в деревнях хоть и крыты соломой, но сложены из обожженного кирпича. То там, то тут видны самодельные печи для его обжига. Дворы, как и положено у мусульман, обнесены глухими оштукатуренными заборами. Люди одеты опрятно и чисто, причем мужчины предпочитают белые рубашки. Столица страны - Лилонгве, невысокий, но очень красивый и современный город, напоминающий Преторию. На улицах много зелени и цветов. Кругом висят национальные флаги и портреты президента. Много автомашин, самых последних моделей. Видели кортеж с мигалками, почти как в Москве. Люди общаются с нами вежливо и радушно.

Эта страна, площадью 120 тыс.кв.км, с 1891 года и до 1964 являлась английским протекторатом - Ньясаленд, наименованная так по названию озера Ньяса (озера Малави), вдоль которого она вытянута. С 1964 года страна стала независимой, но лишь сравнительно недавно открылась для туристов. Ее тропические ландшафты весьма разнообразны. Основная часть территории - плоскогорье, лежащее на высоте 1 ООО -1 500 м над уровнем моря. На севере Малави, где находится плато Ньика, высоты достигают до 2 500 м, а озеро Ньяса зажато в узком коридоре среди скал на высоте до 500 м. Горные районы страны покрыты листопадными тропическими лесами, а выше 1 500 м - тропическими хвойными. Особенно ценными являются рощи «мланджийского» кедра, являющиеся национальной гордостью. Выше 2 000 м на перевалах растут разнообразные горно-луговые тропические травы.

Климат Малави - экваториально-муссонный. Зима (май - июль) прохладная и сухая, особенно в предгорьях. Лето (ноябрь - март) - теплое и дождливое, с частыми грозами и ливнями. Среднегодовые перепады температуры составляют от +27° (ноябрь) до +14° (июль). В горах часто бывают туманы, а на озере - сильные шквалистые ветры.

Население страны - это в основном земледельческие племена банту, тумбуки, чева, ньянджа, яо, нгони, тонга. Половина населения причисляет себя к народности малави. Государственным языком служит английский, хотя четыре пятых населения говорят на языках - чиньянджа и читумбука. Многие эти племена занимаются охотой, собирательством и рыбной ловлей. Малавийцы остаются до сих пор приверженцами традиционных африканских культов и анимистских верований, несмотря на то, что основной религией считается ислам. Земледельцы выращивают маис, хлопок, маниоку, просо, батат, чай, сахарный тростник. На экспорт идут - масло тунгового дерева, дорогой Виргинский табак, сахар-сырец, натуральный каучук. Животноводство развито слабо и распространено, в основном, в горах. Там же начались разработки деловой древесины и стройматериалов.

Тем временем Брендон довольно долго кружил по столице в поисках эмиграционного офиса, где было необходимо получить визу для француза. Нас же всех он высадил на торговой улице в центре города, и мы прошлись по столичным магазинам. Ничего достойного внимания я не нашел, однако Паша наконец-то получил долгожданную возможность и накупил кучу подарков своим дочерям.

Эмиграционный офис Брендон нашел уже тогда, когда он закрылся. Придется нам теперь корректировать свои планы и завтра вновь заезжать в столицу, ведь часы тикают не в пользу нашего француза.

Выехали из столицы и через три часа, в полнейшей темноте, мы уже ставили палатки на берегу озера Малави. Только поужинали и улеглись, вдруг беда. В кромешной мгле мы с Юриком поставили палатку прямо на норы мелких песчаных муравьев. Тысячи кусачих несекомых буквально набросились на дурно- пахнущую с дороги свежанинку, и мы с воплями выскочили из палатки, отряхиваясь и нецензурно выражаясь. Пока привели себя в порядок и нашли новое место для палатки, сон окончательно улетучился.

На озере вовсю разгулялся шторм. Под гулкий грохот прибоя я лежал в палатке, закрыв глаза, и вспоминал сегодняшний день. Мне вспомнилось, как взмыленный Паша бегал по магазинам Лилонгве в поисках подарков для своих дочерей. Они давно уже стали взрослыми людьми, одна даже успела побывать замужем, но отец продолжает нянчится с ними, как с беспомощными малышами. Не первый год мы с Пашей ходим в экспедиции вместе, и я, глядя на его семейные хлопоты, не уставая, твержу ему о том, что чрезмерная опека со стороны родителей вредна даже малышам, а по отношению к взрослым детям - вообще бессмысленна. Но он принадлежит к той категории людей, для которых главной целью в жизни является поtomctbo. Их задача - родить, воспитать и тянуть ребенка по цсизни столько, насколько хватит сил и средств, в надежде на то, что когда-нибудь позже их чадо станет так же заботиться о престарелых родителях. Такие матери и отцы, между собой определив, кого они будут выращивать из отпрыска, таскают его, беднягу, по языковым курсам, музыкальным школам, разнообразным кружкам и спортивным секциям, в ожидании часами высиживая в коридорах. Они, придя с работы, с усталым раздражением совместно с ребенком делают уроки, а увидев в его дневнике двойку, хватаются за сердце и бегут на заискивающий разговор с учительницей. С взрослением сына или дочери проблемы таких родителей растут как снежный ком: в какой компании, кто друзья, как поступить в вуз, как ускользнуть от армии, где найти хорошую работу, как удачно женить или вьщать замуж, где будут жить молодые, куда пристроить внука, как смягчить последствия развода...

Дальше следуют жалобы соседям и сослуживцам на небла- 1Рдарных сына или дочь: «...им было отдано все, а они в ответ...», и люди-курицы переключают свою любовь на внуков, обрушиваясь на тех с удвоенной энергией. Для них начнется новый круг, который будет прерван только собственной смертью... Пусть не обижаются на меня за сравнение с курицей те, кто узнает себя в сказанном выше. Я просто имел в виду, что люди, которые тратят на проблемы детей свою собственную жизнь, ничем не отличаются от животных или птиц, цель существования которых - продлить биологический род. Такая задача есть Н у человека, но является для него далёко не главной. Попробую объяснить вам, почему это так. Не сочтите дикой эту мысль, но ваш ребенок, по сути дела, никаким родственником вам не является... Вернее, его можно признать родным по телу, которое вы ему дали вместе с частью своей генетической матрицы развития данной биомассы. Но человек - это не то, что вы видите глазами, а то, что вы чувствуете, то, что находится где-то внутри, а может, и снаружи видимого образа. Это непознанное главное, что и является собственно человеком, люди называют душой, сущностью, энергетическим разумом, божественным духом и так далее. Вы предоставили тело, в которое поселилась душа, посланная в него Высшим Разумом. При этом неправильно было бы говорить, что это «чья-то душа». Душа никому конкретно не принадлежит; она существует сама по себе; пути ее странствий во Вселенной и биологические тела, которые она может для себя использовать, - неисчислимы и непознаваемы для нас в принципе. А посему перед биологическим видом, производимым планетой Земля и называемым человеком в плане производства потомства, стоит только одна задача: вырастить биологическое тело, пригодное для поселившейся в нем души. Проще говоря, от родителей требуется ребенка кормить и одевать, пока его тело не вырастет настолько, чтобы делать это самостоятельно. А вот в душу его лезть вам никто права не давал. Глупо и бессмысленно ломать характер ребенка и заниматься его воспитанием. Бесполезно и даже опасно вмешиваться в его личную жизнь. Вам никогда не переломить то, что вам не принадлежит.

Родители, например, спрашивают, почему в «нормальной» семье ребенок стал преступником или наркоманом. Почему дети перестают понимать родителей, делающих, как кажется, все для их блага. Почему они хотят идти своей дорогой, не прислушиваясь к опыту старших. Почему совершают порой странные для родителей поступки. А все потому, что вас с ними связывает только биологическое родство, а недуховное. Внешнее сходство есть, а более - ничего общего. Поговорка: «Яблоко от яблони не далеко падает» - не правило, а исключение, сразу бросающееся всем в глаза, как редкий случай. Переберите в уме свое окружение, и вы согласитесь с этим фактом.

По той же причине и школа не должна заниматься воспитанием подрастающего поколения, сосредоточив все свои усилия на его образовании. Ведь большинство душ прибыло на нашу планету издалека и не знает ее законов и порядков. А некоторые - задержались здесь на второй круг, потому и образование им дается легко.

Личный пример семьи - тоже утопия. Желая только одного, чтобы его не доставали, ребенок просто может принять правила игры в той среде, в которой вырастает, ведь как говорится: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят». Когда же он начнет жить самостоятельно, то, как правило, станет это делать по своим законам.

Короче говоря, как бы не печально было это осознавать, но наши дети, по большому счету, нашими детьми вовсе не являются. Но если судьбой было решено жить вместе именно с ними, постарайтесь вести себя прилично, как от вас требуют этого законы природы. Помогите новому человеку стать на ноги, не мешайте ему жить своей собственной жизнью, уважайте его личность с первых минут рождения, держитесь с ним, как с равным, принимайте его как почетного гостя в вашем доме, прибывшего от нашего общего Создателя. И уж совсем не нужно путать ребенка со сберкнижкой, то есть вкладывать в него всю жизнь, надеясь получить обратно в старости. Ничего вы не получите и не обижайтесь. Ведь главная задача каждого из людей - прожить как можно интереснее и плодотворнее собственную жизнь. Интереснее - для себя и плодотворнее - для всего человечества и его матери - планеты Земля.

И я глубоко благодарен своим родителям за то, что они всю жизнь относились ко мне так, как я только что написал.

 

13 июня 2001 года

«Ливера»свирепствует. Тяжелая рыбалка. Орлы воруют алмазы. Африканская баня «по черному»

Вчера я поздно уснул, а сегодня рано проснулся из-за того, что на озере не перестает бушевать шторм, называемый здесь - «ливера». Шквалистый ветер не переставая хлопает тентом нашей палатки, но этот звук не в силах заглушить неумолчный грохот волн, обрушивающихся на прибрежные скалы.

Вылезаю из спальника и иду к берегу, уже проступающему в утренней полутьме, зябко кутаясь в ветровку. За спиной - почти отвесные мрачные скалы, у стен которых притулились палатки, а впереди, совсем недалеко, на прибрежном песке высится линия из громадных валунов. О них-то, как о гигантский волнолом, и разбиваются водные валы, накатывающиеся из мглистой дали озера. Высокие фонтаны из брызг ежеминутно взлетают вверх сверкающими веерами и, подхваченные ветром, летят на берег почти непрерывным дождем. Рассвет открывает глазам неповторимую картину первозданной, дикой красоты. Человек, даже будучи великим художником, не в силах передать на застывшем холсте живую, непрерывно меняющуюся картину природы, поэтому нужно использовать любую возможность, чтобы смотреть на это чудо, созданное Богом. Смотреть, пока не закрылись глаза, ибо нет лучшего лекарства для души на этом свете.

Все больше лучей посылает солнце в живой мир озера, и свирепый ветер начинает постепенно стихать. Господь, видимо, услышал наши молитвы, и предполагаемая рыбалка не сорвется.

Озеро Малави, или Ньяса, - одно из самых больших озер Африки. Длина его достигает 600 км, а ширина - 80 км. Озеро лежит в горах, и уровень его воды на 470 м выше уровня океана, при наибольшей глубине - 785 м. По форме оно длинное и вытянутое, как наше озеро Байкал, но меньше последнего по площади и составляет 28,5 тыс. кв. км. Южная часть озера Малави, где мы сейчас находимся, была подробно исследована Д. Ливингстоном в 1859 - 1864 годах. Северную же его оконечность в 1879 -1880 годах обследовали экспедиции под

руководством Д. Томпсона. А вот теперь и мы идем по следам первооткрывателей. Вернее сказать, мы ведь тоже - первооткрыватели, потому что главные открытия - это те, которые ты делаешь для себя сам в своей жизни... Они у каждого свои.

Пока я любовался рассветом над озером, наш лагерь ожил. Прибежали австралийские полисмены и бросились в волны купаться. Им, знающим волны Большого барьерного рифа, шторм на озере, видимо, не страшен, хотя ребята рискуют. Как я уже говорил, все водоемы Африки заражены шистоматозом, и озеро Малави, в том числе. Парни просто, по-видимому, никогда lie подцепляли неизвестную заразу и потому не знают, как трудно потом бывает от нее избавиться. Помню, какв джунглях Амазонии у одного из наших парней вдруг вскочил на плече большой фурункул. Мои мази не помогли, и он привез свою болячку Москву. В районной поликлинике хирург вскрыл фурункул фестовидным разрезом и началось длительное, но безуспешное лечение. Только через месяц в Институте паразитологии. определили, что у приятеля под кожей плеча поселилась ка- кая-то личинка. С большим трудом через интернет было найдено, заказано и привезено необходимое лекарственное средство и, спустя почти полгода, парню удалось избавиться от незванного «чужого». Нечто подобное произошло со мной на, озере Тити-Кака в Перу. Накупавшись в нем до дрожи в ногах, Я залез на торчащий из воды валун, чтобы сфотографироваться, но подскользнулся на его поверхности и упал, ободрав кожу бедра о слой мелких ракушек, покрывавших камень. Через неделю ссадины зажили, но на коже осталось с десяток маленьких свищевых отверстий с серёзным отделяемым, не поддающихся терапии. Мне, как бывшему хирургу, не составило тогда труда в походных условиях удалить из свищей пинцетом. Маленьких, начинающих уже осумковываться черных ракушечек и нога быстро зажила. С тех пор я всегда прислушиваюсь к рекомендациям местных проводников и советую это делать каждому.

К тому же австралийцы, видимо, забыли, что во всех, даже самых больших, озерах Африки водятся гипопотамы и крокодилы, предпочитающие их прибрежные воды. Правда, в шторм они, наверное, сами где-нибудь прячутся в тихом месте, поэтому полисменов никто не съел.

Пришел Брендон и пригласил желающих ехать на рыбалку. Кроме русских, вызвался только француз - Диди. Он хоть и владелец шляпной мастерской, но парень боевой: объехал в Экстремальных путешествиях уже полмира. Брендон отвез нас в небольшую рыбацкую деревню, раскинувшуюся на берегу

залива в нескольких километрах от лагеря. Ветра здесь почти не было, но накат волн на песчаный берег был довольно приличным. С десяток больших настоящих лодок, напоминающих шестивесельные ялы, лежали вверх дном длинным рядом вдоль берега. Несколько рыбаков конопатили, смолили и красили их, по всем правилам морской науки. Низкая облачность, висящая над озером, делала его воды свинцовыми, усиливая тем самым ощущение холода. Но рыбаки все - босы, а помогающие им ребятишки на себе не имеют ничего, кроме драных трусов.

В ста метрах от берега на якорях стоит большой моторный баркас, видимо курсирующий между деревнями. Из-за мелкого песчаного дна и сильного наката он не может подойти ближе к берегу, и людей из деревни на него перевозят большой лодкой. Та, в свою очередь, тоже стоит на якоре уже в десяти метрах от берега, опасаясь волн. Поэтому несколько молодых и высоких деревенских парней по очереди сажают себе на загривок очередного пассажира и бредут с ним по воде к лодке, обливаемые накатом... Мне невольно вспомнились студенческие годы, побережье Охотского моря и поселок Центральный. Наш стройотряд занимался бетонированием причала для сейнеров рыбозавода. Днем мы клали бетон, а после короткого отдыха шли на подработку, кто куда, отдавая заработанные деньги в общий котел. Меня определили в курибаны. С вечера и до утра к поселку мог подойти какой-нибудь сейнер, плашкоут или баржа, и я должен был переправить с него на берег людей в маленькой лодке. Каждую ночь мне приходилось сидеть в небольшой дощатой будке, ожидая звука судового ревуна. Я топил печь-буржуйку и жарил на ее чугунной крышке свежую селедку, предварительно плотно заворачивая ее в старую газету и туго обматывая этот сверток нитками. Спать приходилось урывками. Заслышав сирену судна, подошедшего на рейд поселка, я, освещаемый его прожектором, стаскивал по песку к воде свою лодку, а дальше начиналось самое главное. На низкий, как и на этом озере, берег постоянно бил морской накат. Если волнение не превышало четырех баллов, я был обязан выходить в море на лодке за пассажирами. Стоя на глубине половины голени в воде, я удерживал направленную носом в море лодку за корму и считал волну. Когда после девятой, самой высокой, волны вода начинала убегать обратно в море, я быстро толкал приподнятую ею лодку вперед, впрыгивал в нее и, схватив весла, начинал бешено грести, чтобы успеть уйти подальше от берега до прихода первой волны. Приближаясь с пассажиром обратно к берегу, мне необходимо было проделать все это в обратном порядке: выждать девятую волну и на ее гребне буквально въехать на береговой песок. И надо сказать, научился я этому искусству буквально за один день, многократно искупавшись при этом в ледяной воде. Мой авторитет курибана среди местных рыбаков был настолько велик, что когда понадобилось переправить на катер цинковый гроб с телом одного из них, погибшего в пьяной поножовщине, то это дело доверили только мне. Никогда не забуду эту ночь, штормящее до трех баллов море, холодный отсвет прожектора на крышке гроба и мои дрожащие от натуги и страха перевернуться руки и ноги...

И вот увидев, как мучаются при посадке людей малавий- ские рыбаки, я захотел поделиться с ними российским опытом. Но присмотревшись, с удивлением выяснил для себя, что на озере нет «девятого вала». Все волны здесь оказались одинаковыми по величине и промежутку между собой. От идеи, к сожалению, пришлось отказаться, и мне так и не известно до сих пор, то ли это загадка озера Малави, то ли так ведут себя волны на всех озерах.

Староста деревни, пожилой негр, одетый в выцветшую фасную футболку какого-то европейского клуба и черные шаровары, пригласил нас, тем временем, в две подготовленные для рыбной ловли четырехвесельные килевые лодки. На корме одной из них был уложен большой капроновый невод.

Через полчаса хода по мерной зыби озера, мы пришли в небольшой залив. Многометровые скалы защищали его от ветра, создавая идеальные условия для рыбалки. Лодки сошлись, корма к корме примерно в пятидесяти метрах от берега, и мой чернокожий напарник передал на лодку Диди фал свободного конца невода. Приналегши на весла, я направил свою лодку вдоль берега, а напарник стал равномерно сбрасывать сеть за борт. В конце концов, вся она оказалась в воде, обозначаемая светлыми поплавками, вытянувшись на несколько десятков Метров. Передохнув несколько минут, гребцы на обеих лодках энергичными гребками направили их к берегу. Сеть стала выгибаться в дугу, отсекая пути к отступлению захваченной врасплох рыбе. Когда же, наконец, лодки пристали, вся наша бригада, положив на плечи веревочные концы с краев невода, принялась тянуть его с двух сторон на берег. Сеть шла медленно и тяжело. Африканские рыбаки напрягались молча, ну а мы затянули родную «Дубинушку». Сначала нам стал подпевать что-то француз, а затем мелодию уловили и местные рыбаки. Так мы все и тянули невод не менее получаса, продолжая петь на трех языках знаменитую бурлацкую песню...

К нашему удивлению, улов оказался неплохим. Рыбы в сеть попалось много: и большие, до метра длиной сомы, называемые здесь «джамба», и похожая на нашу щуку хищная рыба «тилапин», и серебристые караси. В диковинку смотрелись крупные рыбины цвета синего перламутра, с большими грустными глазами.

Мне, как человеку, родившемуся на Дальнем Востоке и выросшему на великой реке Амур, где рыбалка - это любимейшее занятие каждого мужчины, приходилось, правда, видеть рыбку и покрупнее. После Великой Отечественной войны мои родители, пройдя ее вместе, не уволились из Советской Армии и были переброшены на японский фронт. Когда же закончилась и эта военная кампания, они остались служить на Дальнем Востоке. Помню поселок Красная речка, под Хабаровском, где мы, как и семьи других офицеров военной части, жили в круглых китайских фанзах, сделанных из дранки и замешанной с навозом глины. Вместе с другими пацанами я бегу к реке на лыжах, выструганных из бочечных досок, а навстречу нам тяжело чадит машина-полуторка. Во всю длину ее кузова, свешиваясь на дорогу через открытый задний борт, лежит громадное, полузамерзшее тело амурской рыбы-калуги, оставляя хвостом широкий след на снегу. Машина поочередно останавливается у каждой из фанз, и старшина части, глянув в накладную, отдает команду двум бойцам. Те веревочной рулеткой отмеряют кусок рыбины, положенный той или иной семье, в зависимости от числа едоков, и отпиливают его двуручной пилой...

Водилась тогда в Амуре и громадная рыба-белуга, а огромные сомы регулярно охотились на гусей и уток. Помню, как однажды сом утащил под воду пятилетнюю девочку из нашего поселка, сидевшую на мостках, свесив ноги в реку.

Несколько позже мне довелось со студенческими отрядами три сезона отработать на «Больших путанах» в поселках Улья и Ульбея на побережье Охотского моря. В трал нашего небольшого сейнера попадалось всегда столько кеты, горбуши, ки- жича, чавычи, нерки, гольца, что поднять его на борт было невозможно. Сейнер подходил максимально близко к берегу, и рыбу перекачивали из сетей большими насосами прямо на транспортеры рыбозавода. В сетяхчастооказывались пойманными несколько нерп. Словно предчувствуя близкую гибель, они, не останавливаясь, пожирали кишащую вокруг них рыбу. Рыбаки расстреливали нерп прямо в трале, а потом выбрасывали их в море. Море, в свою очередь, выбрасывало трупы этих животных на берег, где они доставались чайкам, песцам и собакам...

В деревне, куда мы доставили свой улов, нас с радостью встречали ее жители. Староста предложил нам дождаться и попробовать приготовленной на углях рыбы, но время нас под- ясимало. Тогда он сказал, что бесплатно покажет гостям то, за то обычно берет по доллару с человека. Зрелище называлось орлиной рыбалкой.

Неподалеку от деревни, на высокой скале, в ста метрах от Озера в гнезде сидела пара больших орлов. Негр взял одну из пойманных рыбин, проткнул ее палкой, чтобы не утонула, и, забросив далеко в воду, пронзительно засвистел. Тот час один да орлов сорвался из гнезда и сделал боевой разворот, широко раскинув черные крылья и открыв белоснежную спину. Он стремительно спланировал к озеру и, спикировав к воде, выхватил оттуда когтями легкую добычу. Данный трюк староста деревни показал нам еще несколько раз. По-видимому, этот Способ заработка практикуется им давно, хотя новым его не назовешь. В горных ущельях южной Африки еще в древности Использовали орлов для добычи алмазов. В неприступные пропасти, кишащие не только змеями, но и алмазами, люди бросали куски сырого мяса. Алмазы прилипали к мясу, а орлы, завидев добычу, вытаскивали алмазное мясо из ущелья. Люди палками прогоняли орла из гнезда и забирали драгоценные камни. Если же орел все же съедал добычу, люди искали потом алмазы в его помете.

Поблагодарив старосту за аттракцион с орлом, мы прошлись с ним по деревне. Все в ней довольно уютно, симпатично и чисто. Хижины сплетены из тростника, обмазаны глиной и побелены известью. Стоят они прямо на песке, среди высоких деревьев, а местное озеленение женщины деревни делают весьма Оригинальным способом. Они приносят плодородную землю в целлофановых мешках и, выставив последние вдоль стен хикин, выращивают в них какие-то цветущие растения. При хижинах есть даже уличные туалеты, сделанные из тростниковых циновок. Староста показал нам весьма оригинальную, даже на наш профессиональный взгляд, коптильню для рыбы. А вот за возможность демонстрации местного способа самогоноварения он запросил тридцать долларов. Попробовав этот на- питок, мы отказались от такого удовольствия и вернулись в лагерь.

Дело в том, что сегодняшний день был вторником, а этот день Недели для нас является святым. Вот уже двадцать лет каждый вторник мы одной и той же компанией паримся в одной и той Же бане. Безусловно, это не просто помывка, а своего рода мужской клуб друзей-приятелей, где обсуждается как житье- бытье, так и мировые проблемы. Но тело настолько привыкло к несравнимой ни с чем процедуре, что по вторникам начинает чесаться с самого утра. Поэтому где бы мы ни находились в этот день, обязательно стараемся ухитриться попариться. Не думаю, что мы оригинальны в этой страсти. Человечество издревле применяет для пользы тела и души горячую воду и пар. «Десять преимуществ дает омовение: ясность ума, свежесть, бодрость, здоровье, силу, красоту, молодость, чистоту, приятный цвет кожи и внимание красивых женщин», - гласит изречение древних индийских мудрецов. (А. Галицкий. Щедрый жар. М., Физкультура и спорт. 1975.) Прообраз современных бань был известен финикийцам еще две тысячи лет назад, а в Римской империи было около восьмисот терм, некоторые из них вмещали до 2 500 человек. Мне довелось увидеть развалины подобных бань в Помпеях, и они были не меньшими, чем городской театр.

У разных народов существовали свои конструктивные и методологические основы банного искусства. Так скифы еще за 500 лет до н.э. парились в чумах, обтянутых войлоком, бросая раскаленные камни в чан с водой, стоящий посередине. В турецких банях топками нагревали снизу пол, поливая его затем водой. В сухих финских саунах парились в одном помещении, а мылись совсем в другом. В Чехословакии и Японии тело прогревали в бочках с горячей водой. Посидит японец в такой бочке, называемой «фуро», прогреется как следует и лежит потом целый час, потея в простыне...

В России издавна парились в русских печах. После того, как хлеб там был испечен, убирали угли и золу и подметали под печи. Во внутрь ее жерла укладывали солому и ставили ушат с водой. Хозяин залезал на солому, головой наружу, и разбрызгивал мочалом воду по своду печи. Вода тут же превращалась в пар, прогревая все косточки натруженного за день тела. Первый русский летописец Нестор (19 век) в «Повести временных лет» писал: «...и возьмут на себя прутье младое и бьются сами... И обдаются водой студеною... И то творят омовение себе, а не мучение». Петр Первый сам себе построил, в свое время, баню и насаждал их строительство на Руси. В наших деревнях парились не только в печи, но и строили бани. Сначала это были землянки, затем бани на сваях над рекой. То были так называемые бани «по черному», когда очаг с огнем и соответственно дым находились внутри парильного помещения. Позже появились бани «по белому», в которых был предбанник и печка с дымоходом, которая продолжала топиться и во время мытья. В городах строили бани, в которых пар подавался по трубам из парового котла. В них было очень жарко, за счет высокой влажности, и веник из березы или дуба доставлял телу истинное наслаждение...

В своей жизни мне довелось как самому построить с десяток бань разнообразных систем и конструкций, так и попариться в необычных условиях. На заимках Уссурийской тайги мы рубили сруб из бревен, прокладывая их зеленым мхом. Плоскую крышу засыпали землей, а снаружи стен делалась завалинка. В одном углу помещения стелился пол и делались полки для парения. В другом углу - располагали печь из булыжников, уложенных без глины, в центре которой укрепляли котел для горячей воды. Ее топили при открытых дверях, и дым валил сначала отовсюду. Когда баня прогревалась и дыма становилось меньше, головешки выбрасывали, после чего ее выдерживали пару часов, чтобы вышел угарный газ. Только после этого мы начинали париться, плеская воду на раскаленные камни печи.