Стихи. Робинзон.

- Что пишешь?

- Тебе какая суета?

- Может помочь нужно? Ты продиктуй – я напишу.

- Не требуется мне твоей помочи… Стих пишу.

- Сти-и-их? Ты сти-ихи пишешь?

- Ты что взбутился? А? Ты думаешь, тебе только падекатры плясать, а я дурра мужицкая? Не дурее тебя!

- Я тебя дуррой не считаю. Только удивляюсь. Разве сейчас время для стихов?

- Чудак – поглядеть на тебя! По-твоему, стихи в пуховике писать надо? А ежели душа у меня кипит? Если вот мечтаю означить, как мы голодные, холодные по пескам пёрли! Всё выложить, чтоб у людей в грудях спёрло. Я всю кровь в их вкладаю. Только народовать не хотят. Говорят – учиться надобно. А где ж ты время возьмёшь на ученье? От сердца пишу, с простоты!

- А ты прочла бы! Очень любопытно. Я в стихах понимаю.

- Не поймёшь ты. Кровь в тебе барская, склизкая. Тебе про цветочки да про бабу описать надо, а у меня всё про бедный люд, про революцию.

- От чего же не понять? Может быть, они для меня чужды содержанием, но понять человеку человека всегда можно.

- Ну, чёрт с тобой, прослушь! Только не смейся. Тебя, может, папенька до двадцать годов с гибернёрами обучал, а я сама до всего дошла.

- Нет!.. Честное слово, не буду смеяться!

- Тогды слушь! Тут всё прописано. Как мы с казаками бились, как в степу ушли…

Как казаки наступали,

Царской свиты палачи,

Мы встренули их пулями,

Красноармейцы молодцы,

Очень много тех казаков,

Нам пришлося отступать.

Евсюков геройским махом

Приказал сволочь прорвать.

Мы их били с пулемёта,

Пропадать нам всё одно,

Полегла вся наша рота,

Двадцатеро в степь ушло.

 

- А дальше никак не лезет, хоть ты тресни, рыбья холера. Не знаю, как верблюдов вставить?

- Да… здорово! Много экспрессии, чувства. Понимаешь? Видно, что от души написано. Только не обижайся, но стихи очень плохие. Необработанные, неумелые.

- Я ж и говорю, что чувствительные. Плачет у меня всё нутро, когда обсказываю про это. А что необделанные – это везде сказывают, точь-в-точь как ты. «Ваши стихи необработанные, печатать нельзя». А как их обделать? Что в их за хитрость? Вот ты ентиллегент, может, знаешь?

- Трудно ответить. Стихи, видишь ли, – искусство. А всякое искусство ученья требует, у него свои правила и законы. Вот, например, если инженер не будет знать всех правил постройки моста, то он или совсем его не выстроит, или выстроит, но безобразный и негодный в работе.

- Так то ж мост. Для его арихметику надо произойти, разные там анжнерные хитрости. А стихи у меня с люльки в серёдке закладены. Скажем, талант?

- Ну что ж? Талант и развивается ученьем. Инженер потому и инженер, а не доктор, что у него с рождения склонность к строительству. А если он не будет учиться, ни черта из него не выйдет.

- Да?.. Вон ты какая оказия, рыбья холера! Ну вот, воевать кончим, обязательно в школу пойду, чтоб стихам выучили. Есть, поди, такие школы?

- Должно быть, есть.

- Обязательно пойду. Заели они мою жизнь, стихи эти самые. Так и горит душа, чтобы натискали в книжке и подпись везде проставили: «Стих Марии Басовой». Рыбья холера!

 

- Что у тебя за присказка такая – рыбья холера? Откуда?

- Астраханская наша. Рыбаки так болтают. Это заместо чтоб ругаться. Не люблю я ругаться, а злость мутит иной раз. Вот и отвожу душу. Ты вот мне говорил про сказку ту, насчёт острова… с Пятницей. Чем зря сидеть расскажи. Страсть я жадная до сказок. Бывало, у тёти соберуться бабы, старуху Гугниху приволокут. Ей лет сто, а может, и больше было. Наполевона помнила. Как зачнёт сказки говорить, я в углу так и пристыну. Дрожмя дрожу, слово боюсь проронить.

- Это про Робинзона рассказать? Забыл я наполовину. Давно уже читал.

- А ты припомни. Всё, что вспомнишь, то и расскажи!

- Ладно. Постараюсь. Иди садись сюда! Теплее тут, в уголку.

- Ну, что же ты? Начинай. Не терпится мне. Люблю я эти сказки.

- В городе Ливерпуле жил богатый человек. Звали его Робинзон Крузо…

- А где этот город-то?

- В Англии… Жил богатый человек Робинзон Крузо…

- Погоди!.. Богатый, говоришь? И почему это во всех сказках про богатых да про царей говорится? А про бедного человека и сказки не сложено.

- Не знаю, мне это и в голову никогда не приходило.

- Должно быть, богатые сами сказки писали. Это всё одно, как я. Хочу стих написать, а учёности у меня для его нет. А я бы о бедном человеке написала здорово. Ничего. Поучусь вот, тогда ещё напишу.

- Да… Так вот задумал этот Робинзон Крузо попутешествоватьи объехать кругом всего земного шара. Поглядеть, как люди живут. И выехал из города на большом парусном корабле…

 

- Что ж, значит, все, кроме его, потопли?

- Да, все.

- Должно, дурья голова капитан у них был или нализался перед крушением до чёртиков. В жизнь не поверю, чтобы хороший капитан всю команду так зря загубил. Сколь у нас на Каспийском этих крушениев было, а самое большое – два-три человека потонут, а остальные, глядищь, и спаслись.

- Почему? Утонули же у нас Семянный и Вяхирь. Значит, ты плохой капитан или нализалась перед крушением?

- Ишь, поддел, рыбья холера! Ну, досказывай!

 

- Вот, значит, почему ты меня Пятницей прозвал-то? Вроде как ты – Робинзон этот самый? А Пятница чёрный, говоришь, был? Негра? Я негру видела. В цирке в Астрахани был. Волосатый, губы – во! Морда страшенная! Мы за им бегали и кричим: «На, поешь свиного уха!» Серчал здорово. Каменюгами бросался… Вот хорошо-то. Небось много сказок ещё знаешь? Ты мне так каждый день по сказке рассказывай.

- А что? Разве нравится?

- Здорово. Дрожь берёт. Так вечера и скоротаем. Всё время незаметней… Что, устал?

- Нет… Ослабел я после болезни.

- Ах ты, слабенький!