Великое собрание. Собрали тысячу сумасшедшие и спросили их: «Куда вы хотите идти?» А они ответили: «Мы не хотим идти, куда бы то ни было, мы просто хотим оставаться здесь».

Снова и снова, разными способами, им объясняли: «вы никуда не пойдете, вы останетесь здесь. Однако мы хотим узнать, куда вы хотите отойти — к Индии или к Пакистану?»

Сумасшедшие не могли поверить своим ушам. Они сказали: «Вы зародили в нас большое подозрение: это мы сумасшедшие, или вы! Если мы не собираемся никуда идти, почему мы должны решать, куда мы отойдем?»

Общение было невозможно. И вы видите, сумасшедшие люди были более правы. Они всегда более правы, чем ваши так называемые политики.

Тогда лидеры решили просто поделить посередине. И посередине сумасшедшего дома вознеслась стена. Я слышал, что до сих пор сумасшедшие вскарабкиваются на стену и смеются. Все превратилось в какой-то абсурд. Они все остались на том же самом месте, но половина стала пакистанцами, а другая половина индийцами — их разделяет только стена. И они все еще говорят об этом: «Что случилось? Ведь мы те же самые, вы те же самые, мы не видим никакого различия! Но теперь мы враги — на самом деле мы не можем беседовать».

Различий нет. Или, если они есть, то такие маленькие, как...

Знаете ли вы, сколько надо индийцев, чтобы вкрутить лампу в патрон?

Четыре. Один держит лампу, а три его вращают.

А знаете ли вы, сколько надо калифорнийцев, чтобы заменить лампу?

Четыре. Один меняет лампу, а три обмениваются опытом.

Третий вопрос:

Сегодня я ясно увидела, что я на самом деле являюсь причиной моего собственного страдания и что я не обязана его создавать, и что-то тяжелое поднялось из моей груди, когда я увидела, что я просто ходила по кругу! Благодарю, благодарю, Ошо. Но я так боюсь стать легкой и впитывающей! Это все так смущает!

ДЕВА АШОКА, первое впечатление от свободы — всегда смущение. Первый луч света, увиденный слепым, обязательно смутит его. Для того, кто всегда жил в цепях, внезапное известие от короля, что он свободен... всегда смущает. Он приучен жить определенным образом, он развил определенный стиль жизни, он был в безопасности в своей тюрьме; он был определен. Теперь все неопределенно.

Это не только вопрос того, что сбрасываются цепи; теперь он снова будет должен смотреть в лицо большому широкому миру. Он должен будет узнавать все, что он забыл; он должен будет переучиваться. Это будет трудно. И он будет по сравнению с другими довольно неумелым. Даже прогулка по улице без цепей, к которым он приучен, будет немного странной, необычной. Он будет чувствовать неловкость.

Когда французские революционеры освободили заключенных из великой тюрьмы Бастилии, они были удивлены. Заключенные не были готовы выйти. А это била величайшая тюрьма Франции, где содержались только люди, приговоренные к пожизненному заключению. Там были люди, которые провели в тюрьме тридцать, сорок лет, даже пятьдесят лет.

Теперь подумайте о человеке, который попал в тюрьму, когда ему было только двадцать, и который прожил в тюрьме пятьдесят лет. Он полностью забыл о мире, как он выглядит, на что похож. Пятьдесят лет жизни в темной камере с тяжелыми цепями. Те цепи не были закрыты на замок, ибо нет нужды отпирать их; они сковали всю его жизнь. Они были постоянными, тяжелыми.

Пятьдесят лет он спал с этими цепями на руках и ногах; он совершенно привык к этой жизни. И еда приносится в одинаковое время, он не должен беспокоиться о ней. Еды не так много, но все же это лучше, чем ничего. Он не ответственный, ему нет нужды о чем-то заботиться, все для него сделано.

Может быть, постепенно он начал думать, что он не заключенный, но король, чьи потребности удовлетворяются. Остальные люди всячески заботятся. Может быть, постепенно он убеждал себя, что люди стоят на страже не для того, чтобы предотвратить его побег, но они являются его телохранителями.

И это естественно. Когда вы живете пятьдесят лет в тюрьме, вы должны создать какие-то объяснения, какие-то галлюцинации, какие-то прекрасные теории. Мы все делаем вещи, подобные этой.

А затем однажды, внезапно пришли революционеры и заставили узников выйти. Они не были готовы — заключенные с боем вернулись назад. Нужно понять это. И даже когда они были освобождены против их воли, пятьдесят процентов из них вернулись назад ночью, чтобы, по крайней мере, спать в своих камерах. Где они могли бы спать?

Случилась еще одна вещь, одна еще более важная вещь. Они потребовали свои цепи, потому что они не могли спать без них. Пятьдесят лет сна с этим тяжелым грузом цепей. Это может начать звучать как музыка — переворачивание ночью, и цепи, и звук. А теперь, без цепей, они, должно быть, чувствовали такую легкость, что сон был невозможен.

Таково положение всех человеческих существ. Мы воспитаны таким образом, что мы только верим, что мы свободны, но мы не свободны. Пока существуют нации, нет человека, по-настоящему свободного. Пока политики продолжают руководить человечеством, мир будет оставаться в рабстве. Они продолжают внушать вам, что вы свободны. Это не так. Вокруг вас тысяча и одна стена — может быть, они очень прозрачные, так что вы можете смотреть сквозь стены, и это дает вам ощущение, что вы свободны, но вы не свободны.