Глава LII. «Ради радости иль горя, ради страха иль надежды,«Тучи рассеялись» [62] «Ради радости иль горя, ради страха иль надежды, Ради дня грядущего или настоящего, В мире иль в борьбе, в бурю или в солнце». Неизвестный автор
На следующее утро Эдит ходила на цыпочках и сдерживала громкие восклицания Шолто, словно любой неосторожный шум мог помешать беседе в гостиной. Уже пробило два часа, а двери были все еще закрыты. Вскоре на лестнице послышались мужские шаги, и Эдит выглянула из комнаты. − Ну что, Генри? — спросила она, в недоумении глядя на него. − Хорошо! — довольно коротко ответил он. − Приходите обедать! − Нет, спасибо, я не могу. Я уже потерял слишком много времени. − Значит, еще не все решено, — уныло произнесла Эдит. − Нет! Вовсе нет. Это никогда не будет решено, если «это» то, что, вы имеете в виду. Этого никогда не будет, Эдит, поэтому перестаньте об этом думать. − Но для нас всех это было бы прекрасно, — умоляла Эдит. — Я всегда была бы спокойна за детей, если бы Маргарет поселилась рядом со мной. К тому же, я боюсь, что она уедет в Кадис. − Я постараюсь, когда буду жениться, подыскать девушку, которая бы знала, как управляться с детьми. Это все, что я могу сделать. Мисс Хейл никогда не полюбит меня. И я не стану ее просить. − Ну, тогда о чем вы разговаривали? − О тысяче вещей, которых вы не поймете: инвестициях, аренде, ценности земли. − О, уходите, раз так. Вы с ней станете невыносимо глупыми, если будете все время разговаривать о таких утомительных вещах. − Очень хорошо. Я снова приду завтра и приведу с собой мистера Торнтона, чтобы еще раз поговорить с мисс Хейл. − Мистера Торнтона?! А какое отношение он имеет к этому? − Он — подрядчик мисс Хейл, — ответил мистер Леннокс, отворачиваясь. — И он желает прервать аренду. − Что ж! Очень хорошо. Я не понимаю подробностей, поэтому не объясняйте мне. − Я хочу, чтобы вы поняли одну вещь — позвольте нам занять дальнюю гостиную, чтобы нам никто не мешал, как это было сегодня. Дети и слуги постоянно входят и выходят, и я не могу спокойно разъяснять дела. А вопросы, которые мы наметили на завтра, очень важны. Никто не знал, почему мистер Леннокс не пришел на условленную встречу на следующий день. Мистер Торнтон пришел точно вовремя и, заставив его прождать почти час, Маргарет вошла в комнату, бледная и взволнованная. Она поспешно заговорила: − Мне очень жаль, что здесь нет мистера Леннокса… он мог бы объяснить все лучше, чем я. Он — мой советник в этом… − Простите, что пришел, если это доставляет вам беспокойство. Мне пойти в контору мистера Леннокса и найти его? − Нет, благодарю. Я хотела сказать вам, как мне было больно потерять вас, как подрядчика. Но мистер Леннокс говорит, что все наладится… − Мистеру Ленноксу мало об этом известно, — тихо ответил мистер Торнтон. — Счастливого и удачливого во всем человека это мало заботит, он не понимает, каково это осознавать, что ты больше не молод… но оказался на той самой отправной точке, которая требует надежд и энергии молодости… чувствовать, что прошла половина жизни, и ничего не сделано… ничего не осталось, кроме горьких воспоминаний о том, что было. Мисс Хейл, мне бы лучше не слышать мнение мистера Леннокса о моих делах. Те, кто счастлив и удачлив, небрежно относятся к неудачам других. − Вы несправедливы, — мягко возразила Маргарет. — Мистер Леннокс говорил только о возможности все вернуть… вернуть больше, чем вы потеряли… не говорите, пока я не закончу… пожалуйста, не перебивайте! — и снова взяв себя в руки, она дрожащими пальцами перебирала какие-то юридические документы и выписки счетов. — О! Вот оно! И… он составил мне предложение… мне бы хотелось, чтобы он сам объяснил… если вы возьмете мои деньги, восемнадцать тысяч пятьдесят семь фунтов, которые лежат сейчас в банке и приносят мне только два с половиной процента… вы смогли бы принести мне больший процент и могли бы снова запустить фабрику Мальборо. Ее голос стал отчетливым и уверенным. Мистер Торнтон молчал, а она продолжала просматривать документы. Ей хотелось, чтобы ее слова прозвучали как обычное деловое предложение, от которого она сама получала бы основную выгоду. Пока она просматривала этот документ, ее сердце замерло от тона, которым заговорил мистер Торнтон. Его голос был хриплым, и дрожал от нежности, когда он произнес: − Маргарет! Мгновение она смотрела на него, а потом спрятала глаза, закрыв лицо руками. Подойдя ближе, он снова трепетно и настойчиво позвал по имени: − Маргарет! Она еще ниже наклонила голову, надежно спрятав лицо в ладонях, почти опираясь о стол. Мистер Торнтон подошел к ней поближе. Он опустился возле нее на колени, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с ее ухом, и на одном дыхании прошептал: − Берегись… Если ты не ответишь, я предъявлю на тебя свои права самым дерзким образом… Отошли меня сразу, если я должен уйти… Маргарет!.. На третий раз она повернулась к нему, все еще пряча лицо в маленьких белых ладонях, и положила голову ему на плечо, прячась даже там. Для него было так восхитительно ощущать ее нежную щеку своей щекой, он жаждал увидеть ее глубокий румянец и любящие глаза. Он крепко прижал ее к себе. Но они оба молчали. Наконец, она прерывисто пробормотала: − О, мистер Торнтон, я недостойна! − Недостойна! Не смейся, это я тебя не достоин. Спустя минуту или две он нежно отвел ее руки от лица и положил их себе на плечи так, как когда-то сделала она, защищая его от бунтовщиков. − Ты помнишь, любимая? — пробормотал он. — Как я дерзостью отплатил тебе на следующий день? − Я помню лишь, как я несправедливо говорила с тобой… − Посмотри! Подними голову. Я что-то тебе покажу! Она медленно посмотрела на него, пылая от прекрасного смущения. − Ты узнаешь эти розы? — спросил он, доставая свою записную книжку, в которой хранил несколько увядших цветков. − Нет! — ответила она с наивным любопытством. — Я их тебе подарила? − Нет! Ты не дарила. Но возможно, ты срывала сестер этих роз. Маргарет смотрела на них минуту, размышляя, затем, чуть улыбнувшись, сказала: − Они из Хелстона, верно? Я узнаю глубокие выемки на их лепестках. О! Ты там был?! Когда ты там был? − Я хотел увидеть место, где выросла Маргарет, став такой, как сейчас, даже в самые худшие времена, когда у меня не было надежды когда-нибудь назвать ее своей. Я поехал туда, вернувшись из Гавра. − Ты должен мне их отдать, — сказала она, пытаясь забрать их из его руки с мягкой настойчивостью. − Хорошо. Только ты должна заплатить мне за них!.. − Как я расскажу тете Шоу? — прошептала она спустя несколько мгновений восхитительной тишины. − Позволь мне поговорить с ней. − О, нет! Я должна сама сказать ей… но что она скажет? − Могу предположить. Ее первым восклицанием будет: «Этот мужчина!» − Тише! — сказала Маргарет. — Или я покажу тебе, как возмутится твоя мать и скажет: «Эта женщина!»
(1855 г.)
|
