Глава 24. —Ну, вот и славно! — суетилась Пелагея возле кровати дочери

—Ну, вот и славно! — суетилась Пелагея возле кровати дочери. — В себя приходит... Только белая, как молоко... Напугала до смерти!

Девушка разомкнула веки: она в своих покоях, лежит на подушках. Рядом сидят Радогор с матерью, у обоих волнение на лицах. У матери — искренняя тревога за нее, у мужчины же... Позапрошлой ночью она впервые узнала, что означает этот взгляд.

— Матушка... прошу... негоже ему быть здесь, — простонала дочь и отвернулась к стенке.

— Да ладно уж тебе! Он тебя сюда отнес — чай, не пустое. Причина есть. Люди зря судачить не станут.

— Я не стану ее неволить. На крыльцо выйду, — Радогор поднялся и направился к выходу.

— Еще чего не хватало! На крыльцо! — всполошилась мать, — Что ж ты меня как хозяйку позоришь? У меня обед готов. Проходи в столовую...

Тяжелые сапоги Радогора застучали в сторону кухни. У Гардинии же сердце разрывалось на части — память болезненно рисовала ту заботу и нежность, с которой Михас смотрел на брата...

Отведав кислых щей со сметаной, затем румяных оладий, Радогор вернулся в покои Гардинии. Не найдя ее, вышел на улицу и увидел хрупкую фигуру девушки, замотанную в теплый платок, возле садовой ограды.

На шесте, воткнутом в землю, висела черная птица. Девушка подошла, стряхнула с нее грязь. Потом попыталась снять, но Радогор схватил ее за руку с восклицаньем:

— В своем ли ты уме? Ворон нельзя трогать — вдруг болезнь какая прилипнет? Разве ты не знаешь, что вороны — пособники злых духов? Одна падаль в их крови...

— Что ты понимаешь? Пусти!

К ним в беспокойстве подбежала Пелагея.

— Что это вы, из-за вороны ругаться вздумали? Не для того я ее тут повесила. Пусть она вредителей огородных пугает. Что ей зря пропадать? Идите! Идите в дом! Гардиния! Что ты как рано поднялась? Ведь нехорошо тебе — видно. Полежала бы...

Девушка послушно вернулась в дом. Грусть и сонливость читались на ее бледном лице. Радогор изо всех сил старался развеселить ее, сгладить ссору, шуткой настроить на любовный лад. Ничего не выходило. Поняв тщетность своих усилий, он вскоре откланялся. Гардиния же молча отправилась к себе. Пелагея, поджав губы, проводила ее хмурым, недовольным взглядом.

Все в ее покоях было Гардинии привычным, знакомым. На мгновение умиротворение сладостно согрело девичью душу. Здесь прошло ее беззаботное детство, которое осталось в прошлом. И она сама скоро станет прошлым. Воспоминанием в сердцах матери, селян... Легендой. Как в той песне, что поют ночами перед костром. Она достала из-за пазухи серебряное кольцо, что подарил Михас, приблизила к глазам. Что будет, когда мать узнает? Что будет тогда с ней? Что станет с ней самой, когда она навсегда превратится в ворона? Страшно! Ведь она больше никогда не увидит своих близких. Она бы многое отдала, лишь бы еще побыть рядом, провести рядом с матерью все время, что им отпущено, до того как... А вдруг ее так же убьют, как Алеса? А вдруг жизнь ворона — не для нее? И так ли уж крепка их любовь с Михасом?

Как нелегко дается ей этот переход! Словно кто-то по капле пьет жизнь и дергает за все страхи и сомнения разом. Она вскрикнула от боли и неожиданности. На веки будто кто-то резко надавил. Комната поплыла перед глазами, то расширяясь, то сжимаясь. Тошнота подкатила к горлу. Но дремота была сильнее. Что с ней творится?! Сегодня она обещала Михасу прийти, и, конечно же, придет... если проснется к вечеру... Голова сама склонилась на подушки, тело скользнуло под одеяло. Лицо Михаса — последнее, что явилось перед тем, как Гардиния погрузилась в тяжелый долгий сон.

Прозрачное черное покрывало упало на знакомый дуб. Тихий монотонный звон раздавался над головой. Гардиния перебросила в другую руку шар... Вот она и дома. Привычно налила себе воды. Быстро огляделась — где же Михас?

— Здесь, — раздалось за спиной.

Девушка бросилась ему на шею, поцеловала полные тоски и горечи глаза.

— Любимый! Мне так жаль...

Она привлекла его голову к груди. Гулкие неровные удары его сердца трогали за живое. Но что она могла поделать? Михас отстранился, тяжело вздохнул.

— Я так за него боялся! Он всегда был таким доверчивым, любопытным... Он очень хотел посмотреть, где ты живешь. Увидеть твою мать... Нельзя было отпускать его одного! Мы прилетели слишком поздно...

— А где все?

— Мать отправилась в дом сестры. Братья тоже. Отец на озере — хочет побыть один.

— Что это за звон над дубом?

— Это что-то вроде плача по-вашему. Прощание с Алесом... Сообщение остальным воронам о гибели одного из рода. У нас тоже бывает траур.

— Траур? Может, ты тоже хочешь побыть один?

— Нет. Я рад, что ты сейчас со мной. Ты нужна мне. Траур по Алесу не должен помешать нам исполнить задуманное...