Глава 15. Свет уже вовсю заливал крохотную уютную спальню, а я все еще лежала под одеялом и ощущала себя партизаном

 

 

Свет уже вовсю заливал крохотную уютную спальню, а я все еще лежала под одеялом и ощущала себя партизаном, огонь по которому откроют сразу же, стоит кончику носа показаться наружу. Под прицелом держало ничто иное, как сюрпризы – но плохие или хорошие? Ведь без них сегодня точно не обойдется. Либо они обрушатся ворохом счастливых эмоций и закружат в радостных теплых объятьях, либо проводят холодными глазами, а после сделают контрольный в голову.

Мда. А вылазить все равно придется.

Спустя несколько минут, я набралась сил и выскользнула из постели. Укуталась в домашний халат, сунула ноги в тапочки и крадучись прошла на кухню. Выглянула в окно – никого. Под окнами ни Неофара, ни красных лент, ни воздушных шаров. Тэ-э-экс.

Осторожно высунула нос в коридор – под дверью ни корзины с цветами, ни очереди из посыльных с тортами, приготовленными на заказ. Хм, неприятно. Однако нет и торчащей из двери записки с каким-нибудь скабрезным содержанием: «Сегодня не смогу, извини, много работы. Дэлл». И на том спасибо.

Меня не любят – это минус, но и не гонят – это плюс… Учимся искать положительные стороны.

Несмотря на ранний час и плещущую изнутри браваду, внутри открылся и другой источник, примешивающий к радости долю горечи.

А что если не придет?...

Чтобы унять беспокойный мозг, я приняла душ, приготовила завтрак, поела, убралась в квартире (негоже встречать гостей в бедламе) – минус полтора часа ожидания, тщательным образом нанесла макияж и соорудила прическу (негоже представать перед всеми нечесаной) – еще минус час двадцать. И почти полдень.

Тихо.

В третий раз расчесала волосы, подправила блеск на губах, отложила тюбик с парфюмом, которым, казалось, пропах уже весь дом, включая нижние этажи, и только тогда начала по-настоящему осознавать происходящее.

Полдень. Телефон молчит. Никого.

За окнами ходят люди, весело щебечут, несмотря на ночные заморозки и заволоченное тучами небо, птицы. Как приятно… Как светло и радостно должно быть на душе. Должно быть…

Внезапно в квартире сделалось темнее. Или то стало темнее у меня внутри?

Одиноко, тихо, пусто.

Часы беспощадно отсчитывали уходящие минуты дня – праздника, который все никак не приносил праздничную атмосферу.

Неужели Дэлл не придет? К черту нож, но пришел бы сам, хоть на пару часов, хоть ненадолго, на пять минут… И не нужно подарков, только капелюшку внимания.

Фонтан горечи усилился, вливая нежеланное озарение – я вновь занимаюсь тем же самым – жду того, кто не желает прийти. Жду, что за мной вернутся, поднимут с земли, помогут. Что просто не забудут.

Как глупо.

С чего бы человеку, не желающему появляться все эти месяцы в Соларе, внезапно возжелать посетить мою квартиру в Нордейле? Потому что ближе ехать? Бред. Или, может, потому, что у меня в момент нашей встречи на лице были отпечатки чьих-то кулаков и кровавые разводы? Да уж, зайдите, пожалейте, бедную девочку. Еще и нож ей принесите в качестве утешительного приза. Да-да, тот самый, который служил символом рабства последние годы и заставлял прислуживать всяким мудакам. И обернуть его не забудьте подарочной бумагой, чтобы все чин-чином, а не абы как…

Телефон продолжал молчать.

Наманикюренные ногти впились в ладони.

Один родился – один и умрешь, и День Рождения самый верный момент, чтобы это осознать. Впитывая отравляющую и одновременно отрезвляющую тишину, я мысленно сняла розовые очки и сложила их в бархатный футляр.

Ну и дерьмо. Обидно-то как…

Нутро планомерно продолжала разъедать едкая желчь.

Нет, не смотри, маленькая Мэгги, в окно, забравшись на крохотную табуретку с коленями – по дорожке к твоему дому никто не придет. Не принесет мешок с конфетами, не обнимет, источая с рукавов куртки запах мороза, теплыми руками и не скажет, как сильно скучал и ждал встречи. Не верь тому, чего нет.

Маленькая Меган обиженно поджала губы и покосилась на меня с неприязнью. Мол, ты страдай, а я еще подожду.

Ну, жди-жди…

Все эти месяцы… во что я верила? В чудо, которому не суждено произойти? Страдала, терпела, пыталась пережить, забыть, истереть чувства в порошок, и все равно верила. Интересно, учатся ли такие, как я или же так и помирают дураками?

Наверное, второе.

Казалось, очередной вздох наполнил тяжестью бытия всю комнату и тяжелым одеялом укрыл сердце.

Что же делать – продолжать сидеть в пустой квартире, которая через час превратиться в камеру страдающего узника? Да какой там час… через несколько минут. Хватит еще пары мыслей и нового вздоха, чтобы утонуть, уйти на дно, лечь лицом в подушку и больше не подниматься. Ни сегодня, ни завтра, а еще лучше совсем никогда.

Ну уж нет! Все, хватит. Приехали.

А ну-ка встали, взяли себя за шкирку, заткнули фонтан горечи кляпом, натянули на лицо довольную маску и гулять. Куда глаза глядят. Лишь бы к черту, лишь бы не думать, не смотреть на телефон и не слышать едящей поедом тишины.

Колени не желали держать, а сердце держаться, но я заставила себя встать, одеться, сложить в сумочку ключи и выйти за дверь.

 

Толпа безжалостна к изгою - именно она лучше всего со всей грубой прямолинейностью заставляет ощутить собственное одиночество. Ничто не заставляет так остро жаждать общения, как взгляд, брошенный на смеющуюся компанию или стонать от отсутствия тепла, как то делает вид целующейся на улице пары. Сплетенные варежки, пар изо рта и бездонный колодец счастья в глазах.

Прочь. Прочь от тех, кто всем своим видом заявляет: «А наша жизнь удалась. Как насчет тебя? Почему ты бредешь, не разбирая дороги, когда все могло быть иначе?»

В кафе? Нет. Пройтись по базарчику? Нет. Куда ни ступи, везде на тебя натыкаются люди – много людей – ни один из которых не имеет понятия, что сегодня тебе полагался праздник, который так и не случился.

Куда же? Куда? Прочь от шума и людей, прочь от дорог и суеты, прочь от радостного гомона разношерстной толпы.

Ноги, против всякой логики, сами свернули в заснеженный парк.

 

*****

 

Прежде, чем выйти из машины, он какое-то время сидел и смотрел на приборную панель. Просто смотрел, почти бездумно, прислушиваясь ко внутренним ощущениям.

Все. Намерение сформировано, решение принято, осталось исполнить.

Внутренний карман оттягивал тяжелый – не столько по весу, сколько по судьбоносности – военный нож. О чем думал Великий Дрейк, награждая им в тот знаменательный день? Знал ли Начальник обо всех поворотах, что эта железка с острым лезвием внесет в жизнь подрывника? Знал, наверное, гад… Он о многом знал наперед. Только жестокий и по-своему мудрый оракул мог руководить Комиссией – странной и одновременно страшной организацией, состоящей из верхней расы, одетой в серебристую форму.

Дэлл медленно выдохнул и посмотрел за окно, где неслышно падал ватными сгустками снег.

Наверное, к двум дня Меган совсем разуверилась в его приходе. Сначала ждала, затем загрустила, расстроилась, разочаровалась и ушла из дома. Ее можно понять. Вот только желающий найти найдет везде – город, материк, Уровень, даже мир не важен – теперь Одриард знал это наверняка.

Минуту спустя спрессованный настил заскрипел под подошвами.

Высились с обеих сторон высокие и темные пики парковых ворот; покачивались, уходя в небо, запорошенные тугие стволы многолетних деревьев. Как хорошо и как тихо.

- Неужели ты снова дашь ей нож?

- Дам.

- Ты просчитал вероятные исходы?

- Да, Мак, просчитал. Риск неадекватного поведения меньше одного процента, сутки продержусь. Не думаю, что стоит ждать сюрпризов.

- Знал бы прикуп, жил бы…

- Думаю, выживу.

- Что ж, ты лучше знаешь…

Хотя этим утром Чейзер пожал ему руку, взгляд его выражал тревогу. Дэлл, признаться, тревожился тоже, хотя и не так сильно, как Аллертон. В конце концов, именно эта женщина когда-то вернула ему нож – от нее ли ждать подвоха?

А вот хороший день рождения она заслужила точно. Чтобы не как в прошлом году, а лучше. Много лучше.

 

То ли долетел аромат одеколона, то ли скрип подошв – Дэлл не знал, что было первым – но Меган встрепенулась, почувствовала его. Очнулась, подняла голову, до того опущенную на руки, сложенные на коленях и распахнула глаза. Во взгляде, среди недоверия, всколыхнулась радость – взметнулась, подобно фениксу, среди груды обугленных каменистых обломков – и тут же снова пропала, заволоклась тревогой, чтобы еще через мгновенье вновь вспыхнуть ярче факела.

Вот это смена эмоций!

Сердце билось глухо и почему-то неровно.

Дэлл подошел к лавочке и остановился, глубоко вдохнул холодный воздух и выдохнул назад в виде клубка пара. Помолчал.

Меган молчала тоже. Опутывающие ее возбуждение и страх чувствовались даже сквозь толстый слой зимней одежды; крохотные ладошки под шерстяным покровом варежек нервно сжались в кулачки. На длинные ресницы налипли снежинки.

Откуда страх? Боится, что он сейчас поздравит и уйдет? Что не принес нож, а лишь пришел извиниться и сообщить, что празднество не состоится? По-крайней мере, не в его компании? Тогда она ошиблась, и на этот раз в хорошую сторону, потому что день – тот самый, ожидаемый и радостный, только начался, и самое время об этом имениннице узнать.

- Привет.

Она не ответила - попросту не смогла. Дэлл видел это по перемешавшимся в глазах эмоциям – тихому счастью, неверию, ожиданию, волнению и попытках оградиться от веры в свершившееся чудо.

- Праздник заказывала? – Он медленно расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана нож. – Что ж, получай.

И передал ей вожделенный предмет рукоятью вперед.

Так, как Меган взяла нож, наверное, принцесса принимает полученный по наследству королевский бриллиант, а бизнесмен первые ключи от роскошного автомобиля – с трепетом, нежностью, волнением и бесконечной любовью.

Какие же тонкие пальчики по сравнению со стальным лезвием – мягкость и жесткость – почти аллегоричное сочетание.

Дэлл медленно таял, глядя, как дрожат ее приоткрытые губы, а тихое «спасибо» вообще вымыло прочь остатки тревог – пусть владеет, пусть тешится, пусть распоряжается и заказывает. Это ее день, и этот день ей должен. Чьими руками – не важно.

- Придумала, с чего начнем?

Его мягкая полуулыбка и мелко затряслась в отрицании ее рыжие кудри, торчащие из-под вязаной шапочки.

- Не придумала? – Зеленые глаза, налившиеся радостью, растеряно мигнули. – Тогда придумал я. Пойдем, машина у ворот.

И Дэлл мягко подхватил сидящую на лавочке и едва способную говорить девушку под руку.

 

*****

 

Начиная с полудня и до самого вечера, мне казалось, что я плыву. Плыву в странной и местами зыбкой неге счастья – в иллюзии, в сказочной реальности, не существующей на самом деле. Жизнь разделилась на то, что было «до» и то, что происходило «сейчас».

Мысль о том, что Дэлл находился рядом, беспрестанно кружила в ритме мягкого танца, а в сумочке словно пульсировал от частых невидимых прикосновений сознания нож.

Дэлл и нож. Оба мои – здесь и сейчас. Дэлл рядом – только протяни руку, а нож в сумочке – расстегни, и тускло блеснет в глубине знакомое лезвие.

Ненадолго, всего лишь на миг, но сказка вернулась, распушила волшебные крылья, впорхнула в унылый день и заставила все мерцать таинственным золотистым светом.

Знакомый рокот Неофара и мужские руки на руле, мягкая улыбка в глубине глаз, скрывающая задумчивое выражение. Через полчаса галерея «Дриада», зона для обслуживания особо важный клиентов, ассистенты, помогающие выбрать красивый наряд и стилисты, колдующие над лицом и прической.

Что я запомнила из тех минут? Собственный ошарашенный, пьяный от осознания факта «он пришел», вид, мечтательный, словно у наркомана, взгляд, множество людей, зачем-то суетящихся вокруг моей совсем «не важной» персоны и мысль: «я выйду, и он будет там. Он ждет».

Ждет. Ждет! ЖДЕТ!!!

Макияж, новый наряд… зачем? Скорее бы туда, за двери, чтобы провести эти бесценные минуты вместе. И вот он, долгожданный момент – мой торопливый бег наружу, прочь из душной комнаты, заполоненной людьми, светом искусственных ламп и смотавшимися в клубок запахами множества духов, счастливый восторженный визг, и руки, оторвавшие от пола и закружившие в воздухе.

Нравится ли мне собственный вид? Конечно! А еще больше мне нравится твой вид, Дэлл… как же я соскучилась по твоим глазам. Куда дальше? Хоть на край света, лишь бы с тобой. Нет, я не буду выбирать, лучше ты сам. Да, у меня нож, но решать все равно будешь ты, я так хочу, потому что это так чудесно, когда выбираешь ты…

Согласна ли я пойти в Пантеон Миражей? Согласна – мне все едино – что заснеженная улица, что парк, что полутемная квартира, что пропахшее кофейными зернами кафе. Пантеон грандиознее? Ну, что ж… Пусть будет он.

Пусть будет что угодно, лишь бы день не заканчивался.

Далее все соткалось в единый ковер восторженных эмоций – великолепное сияющее здание в виде стеклянной сферы, шикарный ресторан, гурманский обед, конферансье – загадки, конкурсы, пазлы.

И эти глаза напротив…

Хочу ли я поучаствовать в шоу? Нет, пусть даже там такая странная сцена, на которой изменяется пространство и из ниоткуда возникают предметы и декорации, но я определенно хочу, чтобы поучаствовал ты… В каком именно? Вот как раз в следующем – в бою гладиаторов.

Нет? Ну, как же, милый, ведь у меня нож, и я – хозяйка бала. Придется идти…

Боже, что же я наделала! Как хорошо ты, однако, смотришься почти обнаженный, в одной лишь набедренной повязке и высоких сапогах, со стягивающей короткие светлые волосы тесьмой. А этот меч… Господи, Дэлл, только не дай себя ранить, только не дай… Ах! Один из противников уже лежит на земле? Когда… когда ты успел?... Еще двое?! Используй щит! Я что, кричу это вслух? Ловкий разворот, удар, блок и новый замах, совсем не игрушечный звон сошедшихся клинков. Как это страшно, лучше зажмуриться… Нет, нельзя жмуриться… ну, если только на секундочку… Что? Они снова лежат поверженные?

Урааааа! Битва выиграна! Вот это скорость, вот это талант!

Мастер. Ты у меня, оказывается, мастер боя на мечах. И такой красивый… слишком красивый, чтобы быть правдой. Со сталью в руке и сталью в глазах – воин.

Мой воин.

Как же быстро колотится сердце.

Что мы ели в тот день, что пили? О чем перебрасывались фразами, и кто придумывал все новые планы и забавы? Кто был зачинщиком, а кто лишь отзывался, счастливо ведомый теплой рукой?

Все смешалось, перепуталось, заплелось на узорном полотне происходящих событий, в центре которого бился жаркий пульс, и светились таинственным светом горячо любимые серо-голубые глаза.

 

- Я больше не могу!

- Надо. Хотя бы еще кусочек.

- Нет, даже за твой поцелуй, все равно больше не могу.

Казалось, если в горло скользнет еще хоть одна порция воздушного крема с апельсиновой начинкой, тело навсегда приобретет стойкую аллергию не только к цитрусовым, а еще и к сладкому. Но вечер определенно сложился из правильных составляющих: столика с апельсиновым тортом прямо поверх одеяла и Дэлла в той же постели.

Любовь плыла по комнате и наполняла собой все сущее, видоизменялась, трансформировалась, но не уходила, а лишь усиливалась. В одни моменты жаркие и влажные от выброса энергии тела скользили друг по другу, наполняли, жадно взаимодействовали, проникали, наполнялись, сливались, провоцируя все новые вспышки возбуждения и новые волны страсти; в другие - оставались лишь нежные касания, дарящие не менее глубокое чувство единения. Взгляд – и душа теряется, тонет, с радостью запутывается в ласке, что течет из глаз напротив, сплетение пальцев – и хочется одного: никогда не расплетать их вновь. Хочется срастись, стать единым, неделимым, целым, а, главное, насовсем.

Дэлл в этот вечер стал иным: отпустил контроль, отбросил извечную аналитику происходящего и позволил себе погрузиться в атмосферу счастья, которую сам же и создал. От настороженного, вечно просчитывающего наперед человека не осталось и следа; впервые в жизни мужчина, лежавший рядом, просто тонул, покачивался на волнах, нежился, ласкал и позволял ласкать себя всего, изнутри и снаружи, в каждом уголке, без утайки. Пусть всего лишь до завтра, но он допустил до себя, и логика была отброшена, вышвырнута за борт, как пучок мясистых водорослей, налипших на рыболовную сеть; не время осквернять драгоценные моменты вопросами «зачем» и «что последует дальше», и мы оба чувствовали это.

Его рука лежала на моей груди, лежала спокойно, без попыток вновь возбудить и без того сделавшееся крайне чувствительным к малейшему прикосновению тело, но будто впитывая кончиками пальцем пульс, бьющийся под кожей. А я, ласково перебирая слипшиеся влажные волосы, слушала его размеренное дыхание, наполнившее тишину моего мира.

Стоял на полу у кровати отставленный в сторону столик с остатками праздничного торта на тарелке; в брюхе зеленой бутылки лениво всплывали на поверхность крохотные пузырьки – остатки игристого вина выдыхались.

Лучший день рождения в моей жизни; да, лучший, без сомнения. И не событиями, что наполнили его, а нахлынувшим чувством единения, что изгнало одиночество без остатка. В этот момент нас было не двое, не мужчина и женщина, лежащие в одной постели, а одно целое. Сломались барьеры, растворились рвы и окопы, исчезла колючая проволока, распахнулись двери, и свет, золотой искрящийся свет наконец-то залил ставшее единым пространство.

И в этот самый момент – четко, как никогда ранее - я не просто поняла, а кристально ясно осознала, что будет неправильным наутро расстаться. Попросту нечестно по отношению друг к другу и к тому чувству, что объединило нас. Нельзя после случившегося просто сказать: «пока» и разъехаться по разным квартирам, вновь притворившись, что ничего особенного не случилось.

Когда две половины среди хитросплетения тысяч дорог находят друг друга, слишком глупо натягивать вожжи, вежливо приподнимать шляпу, надевать равнодушную маску и со словами «вам тоже доброго дня» направлять колесницу мимо.

Бившийся под кожей пульс впитывался кончиками его пальцев и проникал сразу в два сердца, соединяя их.

Перемигивались за окном звезды на темном небе; отбрасывала под светом лампы на тумбе округлую тень деревянная пробка с остатками рваной темно-зеленой фольги.

Понимал ли этот мужчина, что я уже не смогу отпустить его?

Понимал ли, что пойду на все, лишь бы однажды он признал, что данный сверху дар нельзя так просто отбросить в мусорную корзину? Либо мы найдем способ однажды принять единственную существующую правду, либо погибнем, мысленно угаснем, единожды позволив просочиться сквозь пальцы тому, что ни за какие ценности мира нельзя было упускать.

Дыхание Дэлла уже давно выровнялось, а я все еще лежала с широко распахнутыми глазами, пропитанная ощущениями ночи, любви, усталости и смешавшимся на теле потом двух тел, неспособная ни шелохнуться, ни заснуть.

И чем ближе делался рассвет, тем интенсивней становились размышления.

Это утро многое изменит, но придется быть острожной, чтобы судьба после моих действий вывернула события в правильное русло. И мысль, кружившая где-то в районе лба – рисковая и почти сумасшедшая, – в который раз послала волну холодка вдоль позвоночника.

Что ж, как известно, кто не рискует, тот не пьет шампанского.

 

Дэлл остался верен себе, заказав утром на дом шикарный завтрак из соседнего кафе – Лирийские тосты с ванилью и корицей и блинчики с джемом, - вероятно, считая, что, так как нож был вручен в два по полудню прошлого дня, то мой день рождения еще не закончился.

Похвально. Точность – вежливость королей.

Свежевыжатый сок скользил в горло с трудом, а все потому, что напряжение весьма ощутимо нарастало. Двенадцать дня, осталось лишь два часа до возвращения судьбоносного предмета обратно в руки владельцу, и если упустить момент, то впереди выстроится череда новых тоскливых вечеров, проведенных в одиночестве, когда никто почему-то не хочет постучать в твою дверь. Была ли я готова к новым испытаниям подобного рода? Не совсем. Точнее, совсем нет, а, значит, лучше рискнуть.

Напускная веселость разговоров на кухне казалась пластиковой и щекотала нервы; запах кофе вставал поперек горла, от сладкого джема тошнило.

Это тошнит не от джема, а от того, что ты собираешься сделать…

Надевая куртку, Дэлл смотрел на мое безмятежное выражение лица с подозрением.

Он не чувствует. Не может чувствовать. Не должен.

- Домой?

- Да, домой.

Конечно, милый. Ненадолго.

Мои пальцы судорожно сжали сумочку, в недрах которой покоился ничего не подозревающий о скором грядущем вмешательстве в жизнь нож.

 

*****

 

Когда пассажирская дверца услужливо распахнулась, от Дэлла веяло расслабленностью и благодарностью; скверно разрушать подобную комбинацию, но придется. Наверное, можно было произнести «последнее желание» и раньше, не уезжая из его особняка, но сил не хватило. Смелость в самый последний момент схлынула и начала концентрироваться где-то на задворках сознания только теперь, едва ли не в последние минуты владения бесценным предметом.

Я бодро ступила на снег, вынырнула из машины и с тем же, казалось, прилипшим навечно ненатуральным безмятежным выражением на лице огляделась вокруг.

Свежо, хорошо, почти тепло.

Скоро весна; ей уже неощутимо запахло в воздухе, хоть бока высоких сугробов еще не начинали проваливаться. Почти два часа дня; знакомый район, Нордейл, выданная Комиссией квартира, кое-как устоявшаяся за последние недели новая жизнь – все это совсем скоро снова изменится.

Господи, страшно-то как…

Лучше бы я попросила последнюю сигарету, нежели «это», но негоже вести себя ветрено и изменять принятые решения.

Будто чувствуя мое настроение, Дэлл боком оперся на Неофар, достал из кармана пачку сигарет и закурил. Какая расслабленная поза, благодушный медлительный вид - конечно, день рождения удался, ночь получилась волшебной, и вскоре желанный предмет будет возвращен. Зачем нервничать и куда торопиться? Серо-голубые глаза лучились довольством.

Я задумалась: что именно принесло ему, Дэллу, ощущение покоя? Наличие меня рядом или же что-то иное? Как прочитать чужой разум, как пробраться в потемки, именуемые чужой душой?

Какое-то время мы смотрели друг на друга. Он – мягко и ласково, я – с хитринкой, предчувствуя грядущую бурю эмоций. Готовил ли Дэлл прощальные слова и что планировал сказать, предполагал ли вновь уехать навсегда? Если так, то в этот раз наши планы кардинально различались.

- Тебе понравился вчерашний день?

Я оторвалась от созерцания окон собственной квартиры и улыбнулась.

- И вчерашний. И сегодняшний. Торт был великолепен, Пантеон умопомрачителен, а ты… ты, надо признать, здорово смотришься в набедренной повязке.

Он хрипло рассмеялся. Стряхнул пепел, провел рукой по волосам и довольно блеснул глазами.

- Давно я не орудовал на мечах. А ты, однако, знаешь, как получить от жизни удовольствие.

Я едва не хрюкнула.

Скоро проверим…

Очередная затяжка. Мимо прошла грузная дама, ведущая на поводке поджарого кобеля. Тот на секунду приостановился у выкрашенного серой краской уличного фонаря и с деловым видом помочился на пожелтевшее от схожих жестов четвероногих сородичей основание. Дама недовольно дернула за поводок, пес укоризненно взглянул на хозяйку, и процессия неторопливо, намеренно не обращая друга на друга внимание, направилась дальше.

- Какие планы на сегодня?

Что это, вопрос с намеком или же обычная вежливость? Наверное, второе.

- Грандиозные.

- Правда?

- Правдивее некуда.

- Что собираешься делать?

- Желаешь присоединиться?

- Не могу дать ответ, не зная, о чем идет речь.

Теперь глаза Дэлла сканировали мой бесшабашный вид с особой тщательностью. Так программа-защитник пытается предположить возможные пути проникновения в систему вируса. Атаки еще нет, но отсутствие эксплоитов не гарантировано, и поэтому лучше подготовиться заранее и на всякий случай перезарядить пушки.

Ну что ж… давай-давай…

Любопытно, что именно заставило его насторожиться? Не иначе, мой зеркальный взгляд и отсутствие тоски в глазах. Ведь полагается же… платочки там, бегущие в три ручья слезы и безмолвная мольба «не уходи».

Не в этот раз.

Через минуту окурок был затушен и выброшен в ближайшую урну; нетерпеливо скрипнул под подошвами ботинок снег. Пора прощаться, вижу, не дура.

Рука нащупала в сумочке остывшую на холоде сталь; пальцы сомкнулись вокруг рукояти отчаянно сильно. Ну, все, пора.

Я улыбнулась. И хотя день не был морозным, мои щеки едва не треснули – карнавальная маска шута, а не лицо.

- Что ж, пора отдать тебе нож. – Знакомый предмет появился из недр сумки на свет. – И поблагодарить тебя за чудесный день и за все то, что ты мне подарил. А это, поверь, больше, чем просто поход по магазинам или торт, это – внимание.

В груди, несмотря на опутавший страх, шевельнулось тепло. Дэлл терпеливо ждал продолжения.

- Но… прежде чем отдать тебе нож, я бы хотела озвучить еще одно желание, последнее.

В глазах мужчины напротив мелькнуло секундное выражение растерянности, после чего светлые брови подползли на миллиметр ближе к переносице, а в позе появилось напряжение.

- Говори.

Ответил нехотя, почти через силу.

Ну что же ты, Дэлл, расслабься, будет не больно.

Собралась мыслями, медленно вдохнула и выговорила:

- Я бы хотела получить кольцо.

Новый всплеск замешательства и почти физически слышный скрип мозговых шестеренок, мол, какое такое кольцо?

- Твое кольцо, Дэлл. Сроком на месяц.

И только теперь на поверхность начали просачиваться эмоции, слишком сильные и внезапные, чтобы удержать, успеть скрыть внутри: растерянность, удивление, медленное осознание, еще раз удивление, недоверие и, наконец, что-то похожее на гнев.

Что ж, ожидаемо.

Знаю, я перешла все границы дозволенного: еще ни одна женщина на Уровнях, наверное, не приказывала мужчине подобного, просто не имела права, потому что выбор всегда был дозволен Ему, а не Ей.

Но у меня в руке нож, и терять практически нечего. Если Дэлл сейчас уедет, то с ним ускользнет и последний шанс что-то наладить. Конечно, можно верить в чудо и ждать у моря погоды, вот только плавали-знаем. Корабли не всегда заходят к пустынным островам, иногда их маршруты пролегают далеко за пределами видимости того, кто ждет на берегу.

И даже я сочла бы свой поступок безумным, если бы не одно «но»: я любила. По-настоящему любила того, кто стоял напротив. Исчезни он вновь из моей жизни, и из нее уйдет что-то важное. Да, тормоз, да, идиот, но именно тот, кто мне нужен. Придется учить и использовать для этого любые возможности. Придется рисковать.

Глядя на сжавшиеся в линию губы и сузившиеся от негодования глаза, я быстро добавила:

- Тридцать дней я проживу с тобой, как твоя Женщина. С твоим кольцом на пальце, в твоем доме. Если по истечению этого срока мы решим, что такой расклад вещей нам не нравится, я верну твое кольцо и покину твою жизнь. Все просто.

Дэлл молчал. Если бы можно было приоткрыть невидимую дверцу, я бы воочию увидела, как в его груди клокочет ярость. Однако чтобы почувствовать ее, никакую дверцу открывать не требовалось: напрягшиеся челюсти и подрагивающие крылья носа отражали эмоции куда лучше слов.

- Просто… значит…

Он медленно прикрыл глаза и опустил голову – ни дать, ни взять заарканенный жеребец, желающий подняться на дыбы и дать обидчику в лоб копытом, но осознающий, что не имеет права этого сделать.

Прости, лапа… но так надо. Я должна была…

Тяжелый вдох и застывшее непроницаемой маской лицо. Клубы пара, вырывающиеся изо рта и засунутые в карманы руки.

- Что-нибудь еще?

Тихий ровный голос температуры жидкого азота.

- Нет, это все.

И я нарочито бодро, почти радостно, протянула законному владельцу нож, мол, держи, теперь это твое. Ведь, правда, было не больно?

Какое-то время Дэлл стоял без движения, застыл грозной статуей обиженного бога, а затем улыбнулся, и еще никогда в жизни я не видела на его лице настолько холодной улыбки, словно говорящей: «ну что ж, хорошо, ты сама выбрала то, что выбрала, и теперь не пеняй… Поздно».

А дальше произошло то, что отпечаталось в моей памяти навсегда: Дэлл взял в руки нож - взял плавно и ласково, будто за секунду до этого и не злился вовсе (хотя я знала, что это не так), – подкинул его над головой, молниеносно выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил.

Барабанные перепонки дернулись от резкого звука, а взгляд застыл на падающих с неба – падающих странно медленно, то, вероятно, была игра оглушенного сознания – осколках знакомого лезвия. Того самого, с телефонным номером, теперь разлетевшегося вдребезги.

Дэлл не стал смотреть, как и куда они приземлятся, сухо заткнул пистолет обратно за пояс, шагнул к машине, открыл водительскую дверцу и гаркнул:

- Садись!

Непривычно жесткий тон приказа ударил словно пощечина – мое лицо непроизвольно вздрогнуло.

Хотела? Получай.

И уже в Неофаре, несущемуся по улицам Нордейла назад к особняку, я подумала о том, не совершила ли ошибку, лишив мужчину законного выбора, по сути, привязав бывшего раба к себе еще на месяц.

Но эта мысль, противная, словно обрывок липкой паутины, была с отвращением отброшена прочь.

Ведь всего лишь на месяц.

И кто не рискует, тот не пьет шампанское. Так?