Действие 10 Finita la comedia или просто конец

 

Ивана отделили от остальных, и потащили в неизвестном направлении. Дальнейший его путь был сложен человеческому пониманию, поэтому опустим всю процедуру для трансперсональной психологии. Так или иначе, в живом или полумёртвом виде, Иван был доставлен в тронный зал. Вдоль стен стояли однообразно одетые люди с каменными лицами. На троне же восседал как раз тот, о котором было известно так много и, в то же время, почти ничего.

Император пребывал в добром расположении духа. Он кивнул, завидев пленного, чем, видимо, выразил благосклонность ряду подчинённых.

Да, он был определённо рад. Но торопился:

- Где же текст? – спросил он игриво, уклоняя свою интонацию вниз, дабы не сыскать послезвучия остатнего слова.

- Текст? – Иван раскусил манёвр своего концептуального соперника:

- Какой текст?

Император улыбнулся. Этот молодой человек играется. Но даже дураку ведомо, что любая игра с императором заканчивается его блистательной победой. Иначе – засудили.

Властелин продолжил:

- Ваши глаза хрустальны, но за чистотой облика укрылась порочность да нелепость бессмысленных начинаний. Явите мне правду – вам же нечего терять.

- Да уж, терять мне более нечего, - грустно заметил Иван. – Однако есть у меня смысл: доставить вам нечеловеческих мучений.

Император засмеялся. Этот глупец возомнил, что его доброе настроение – залог слабости. Ну что ж, так даже интереснее. Закончив смеяться, он спросил:

- И чем же вы будете сии мучения нашей особе доставлять? Смелостью али прыткостью?

- О, у меня в подчинении много всего. Не просто так ведь я считаю себя человеком.

Придворные пугливо переглянулись, ожидая реакции Императора. Тот тоже удивился наглости пленника:

- Найдём, найдём, ваша низость, управу… Мне бы текст один – я вам подарю всего, чего вам надобно.

- Даже смерть свою?

- О, бессмертие – так её называю. Грешна погода, но о вкусах не спорят, грубо говоря: кому грех, а мне – вполне ничего. Так что с текстом, ваше ничтожество?

Иван перестал поддерживать разговор, словно дразня собеседника. Императору всё это не нравилось – настроение переменилось мгновенно:

- Чем же вы мне угрожаете, тленный?

Иван по-прежнему молчал.

Император рассердился:

- Грех снизойдёт на вашу душу, а без текста я жил – и тысячелетия проживу. Что же касается участи вашей, неблагодарный, - я лишу вас всего. Будете мертвы совсем скоро, ведь я выбрал уже вам наказание, мой глупый друг. Последний шанс предоставляю!

Иван молчал. Потом засмеялся. Этого было достаточно, дабы Император покраснел во гневе своём, и заключил:

- Только дурак топит порядок этикетный ради своих духовных выгод. Неблагодарная свинья мешает истинному владыке творить разум над чернью. Идиот грешен максимализмом. Мне жаль, но я вынужден лишить вас права на жизнь в этом мире. Может, когда-то мы и встретимся, но ты ведь и сейчас не знаешь, кто я. Враг без названия… Ха-ха-ха…

 

Ничто более не возбуждало в нём новых мыслей. Вся его явь вдруг ограничилась всего лишь одной мыслью, которая превратилась в смысл жизни. Мысль, которая не была словом. Это был некий импульс, заставлявший его идти вперёд. Его душа словно бы скончалась. Это было тело. Грузное тело.

Было ли ему страшно? Нет. Он забыл обо всех своих страхах, как только ощутил своё состояние.

Было ли ему неудобно? Весело. Крайне весело. Если бы он не разучился смеяться, эта мёртвая пустошь ощутила бы вяленый аромат его навящевой улыбки, тёплую форму волнистого рта.

Было ли ему странно? В последнее время пред его лицом творились такие драмы, что он спокойно воспринимал любую ложь за правду.

Почему же он шёл? Что жило в нём? Что остаётся в человеке, когда всякая надежда, мечта, любовь и даже религия умирают, оставляя чистый лист на месте фолиантов многотомника? Это было нечто светлое и несгибаемое. Это было более чем душа. Великий стержень порождал бесцельное движение, возбуждал усталые нервы, воспалял онемевшие участки мозга. Он отказался принять смерть, но не был более способен на жизнь. Он просто шёл, подобно механизму, не имея при себе ни чувств, ни рассудка. Он утонул в себе…

Упал. Снова поднялся. Подобно акуле, которая, остановившись, задыхается, он не имел возможности остановиться. Всё его естество стало вектором. Он двигался, и собирался передвигаться до конца, под которым следовало подразумевать бесконечность, строго очерчённую физическими возможностями отдельно взятого человека.

Человека, который резко отличался от других. Он более не мог жить, но не хотел существовать. Он расставался с жизнью, гордо неся свои знамёна, воображаемый флаг. В последний раз упав, он дико засмеялся, словно бы ожив под конец своей несостоявшейся жизни. С силою вырвались последние слова:

- Как же ты прекрасна…

Иван всё пытался договорить, но более не мог.

 

Господин император резко встрепенулся. Он встал, и, словно бы без сознания, плашмя упал на пол, шипя и ругаясь, мотая головой в попытке встать на ноги.

Это было выше его сил.

- Воды… - казалось, что воздух свистит в его лёгких.

Придворные в ужасе смотрели на эту сцену, не находя ей логического объяснения. Тем временем, Император в последний раз ударил рукою о каменный пол – и затих навеки. Лишь правая нога продолжала в агонии биться о воздух, а коварные конвульсии лица изобразили кривую улыбку, которая словно бы отделяла нос от подбородка.

Спустя пару мгновений, в тронный зал зашёл совсем низенький человек, следом за которым шёл мужчина чуть повыше. Оба были безвкусно одеты.

Первый был более флегматичен, нежели второй. Он уныло осмотрел тело Императора, не подходя, далее сказав:

- Знаешь, мой милый друг, новое время мне совсем не по вкусу. Этот уже второй на сегодня. И когда эта чернь угомонится? Максималисты, мой милый друг, всё им бы изменять неизменяемое…