Все собаки немножечко даосы, – играя с кончиком собственного хвоста, усмехнулся Мелхиседек.* * * Странно, – сказал Саша, обращаясь к Даосу. – Находясь с тобой, я помню все, что произошло, пока я был Сантьяго, но, превращаясь в Сантьяго, начисто забываю о наших беседах, кроме самой первой, когда ты исполнил мою мечту. Что же в этом удивительного? – пожал плечами Ли. – Сюда возвращаешься ты, а не испанский пастух. Откуда ему знать о том, что происходит в этой комнате? Я бы предпочел все помнить, – вздохнул Саша. – Мне было бы легче тогда переосмыслить свою жизнь. Ты имеешь в виду – жизнь Сантьяго? Не беспокойся. Твой пастух не пропадет. У него крепкая основа. Но почему Сантьяго никогда не задумывался над тем, о чем думаю я? Почему он не замечал столь явных парадоксов и несоответствий? Сантьяго был пастухом, верящим, что цыгане продают душу дьяволу, и не имеющим понятия о том, где находится Египет. Он жил чувствами, а не разумом. Не удивительно, что его представления о мире весьма отличались от твоих. Его мысли были простыми, как и его жизнь: о том, что овец нельзя обучить арабскому языку, а овцы не научат его говорить по-арабски; о том, что бабочки приносят удачу, а торговец сластями печет сласти не потому, что хочет странствовать по свету, а от того, что ему нравится это занятие. А как нужно жить – разумом или чувствами? – спросил Саша. Что лучше – хромать на левую ногу или на правую? – усмехнулся Ли.
|
