Было ли Возрождение?

Резкие исторические переходы чаще случаются в уме историка, чем в мире событий. В то же время мы отмечали, что драматические изменения взглядов действительно происходят и бывают довольно существенными. Можно привести два готовых примера, сопоставив эпоху правления Августа в Риме с седьмым столетием и гомеровский период греческой истории — с эпохой Перикла. Позже такая же яркая смена взглядов произошла за гораздо более короткое время: между ранней империей Карла Великого и философским возрождением двенадцатого столетия.

184 Интеллектуальная история психологии

Сравнивая то, что образует любую из этих пар, поражаешься глубине и числу различий в общественных институтах, в социальных организациях, в политических процессах, в эстетических произведениях, в философских и политических убеждениях. Все это удивляет еще больше, когда в большинстве работ по общей истории все внимание уделяется Возрождению, которому предоставляется статус, редко встречающийся в анналах исторического анализа. Именно такая фокусировка или особое внимание провоцирует у критически настроенного читателя или писателя тенденцию к чрезмерной компенсации, и он отрицает присутствие в этом периоде вообще чего-либо оригинального. Однако такой компенсации стоит избегать. Вне сомнения, Возрождение, которое расцвело во Флоренции пятнадцатого столетия и к шестнадцатому столетию охватило всю Европу, — это период изменения, причем оно или затрагивало, или полностью преобразовывало всю сферу существовавших социальных и политических институтов. Средневековый город уступил место городу Возрождения. Рыцарство исчезло, и его место занял патронаж. Ученая набожность постепенно уступила первое место гуманитарным исследованиям и нетвердым шагам в сторону естественных наук. Полное партнерство Церкви и государства все более превращалось в соперничество, иногда даже воинственное. Светская власть усиливалась, и экономика стала бросать вызов теологии как первой науке государства.

Когда ученые и эстеты девятнадцатого столетия изобрели термин «Возрождение», они не собирались обозначать им просто развитие тенденций, которые уже имели место в средневековой Европе. Такие авторы, как Уолтер Патер (Walter Pater), Т.А. Троллоп (T.A.Trollope) и Джон Раскин (John Ruskin), стремились передать представление о новом рождении, в частности, о новом рождении классического греко-римского подхода к жизни. Нам не следует придираться к этому викторианскому словоупотреблению, потому что, хотя этот термин и был порожден девятнадцатым столетием, именно деятели Возрождения настаивали на том, что они действительно вос-создавали классическое мировоззрение. Но для чего нужна подобная претензия? Утверждая свою роль новых классиков, взявшихся восстановить определенную систему ценностей и институтов, деятели Возрождения несомненно рассма-

Часть 1. Философская психология 185

тривали себя в рамках исторического контекста. Они отрицали то, что, по их мнению, являлось точкой зрения их непосредственных предшественников. Однако еще в большей степени они осознали эволюционный характер условий человеческой жизни, которые, в конечном счете, обусловливаются исторической перспективой. Все это официально возвещало средневековое видение человека и общества — видение неизменного порядка, при котором каждый человек занимает свое место.

Было ли Возрождение? Если этот термин означает обновленную приверженность к созерцательной и философской жизни, то, безусловно, в Европе между 1350-м и 1600 г. никакого Возрождения не было. Если же он означает обновленное понимание классических работ и, в частности, классических философских трактатов, то нам следует лишь вспомнить о том, что Лоренцо Балла (1405-1457), пожалуй, самый известный философ этого периода, высказывал страстное презрение в Адрес почти каждого греческого и римского мыслителя, терпимо относясь лишь к Эпикуру¹. Неоплатоновская «Академия» Фичино во Флоренции (учрежденная благодаря поддержке Козимо де Медичи) так же, как аристотелизм Пьетро Помпонацци, сами по себе достаточны для того, чтобы подтвердить интерес ученых Возрождения к античной философии. Однако в свете того лихорадочного философствования, которое происходило с одиннадцатого по тринадцатое столетие, этот интерес вряд ли можно назвать возрождением! Более того, развитие торговли, появление банковских учреждений, проведение крупных общественных и религиозных мероприятий — все это относится к числу составляющих Возрождения, но все это никоим образом не возникло неожиданно. В каждом случае может быть прослежен непрерывный след, ведущий к Карлу Великому, к монархии Отгона в Германии, к ломбардцам в Италии и к нормандским королям во Франции. Ко времени Возрождения каждая их этих составляющих достигла определенной стабильности и весомости, но ни одна из них не являлась новой.

Принимая этот термин, — а он настолько прочно вошел в лексикон историка, что никакая аргументация не заставит отказаться от него, — мы неизбежно приписываем этому периоду черты, не являющиеся для него уникальными. Было бы правильнее при-

18 6 Интеллектуальная история психологии

знать, что в этот период нечто было рождено, а не возрождено, и в литературе Возрождения имеется тема, фактически новая для мира искусств, — тема, которая едва ли могла встретить одобрение в Академии Платона, в Ликее, при дворе Марка Аврелия. В том виде, в каком она выражена в Возрождении, эта тема не фигурировала даже в университетах схоластов (в схоластике). Речь идет о достоинстве человека', эта тема была тесно связана с упорно отстаивав-, шимся положением о том, что мир был создан для людей, более или менее в соответствии с их желаниями. Наверное, нигде этот взгляд не выражен более ясно, чем в следующих словах Марсилио Фичино (Marsilio Ficino), написанных в 1474 г.:

«Универсальное провидение принадлежит Богу, который есть всеоб-

вещи, как живые, так и неживые, есть разновидность Бога... Только человек настолько совершенен, что он управляет прежде всего самим собой, чего не может делать никакое животное, и, далее, руководит семьей, управляет государством, правит нациями и всем миром. Он будто бы рожден для того, чтобы управлять, и не может вынести никакого вида рабства. Более того, он принимает смерть ради всеобщего блага, чего не сделает ни одно животное... [Н]аша душа когда-нибудь сможет постичь смысл всех вещей, даже постичь Бога»².