ЭГОЦЕНТРИЧЕСКИЕ СЛОВА

(см. также прагматика) – слова, ориентированные на говорящего и момент речи: Я – тот, кто находится здесь и теперь (еще два Э.с.). Еще одним Э.с. является слово “Ты”, которое тоже участвует в разговоре – к нему обращается Я. Я и Ты противостоит Он, тот, кто не участвует в разговоре, отчужденная, нездешняя и нетеперешняя реальность. В отличие от Я и Ты, которые находятся Здесь и Теперь, Он находится Там и Тогда (см. пространство). Когда он приближается к Я и Ты, на тот уровень, когда можно разговаривать, Он превращается во второе Ты.

С Я следует обращаться очень осторожно. Ребенок с большой сложностью усваивает эти слова. Хотя считается, что ребенок – эгоцентрик, он предпочитает говорить о себе в третьем лице. Я не может очень многого: не может врать, спать, клеветать. Такие выражения, как “я лгу”, “я клевещу на вас”, “я вас обманываю” американский философ Зино Вендлер назвал речевым самоубийством. Действительно, эти слова сами себя зачеркивают. За Я закреплена функция быть всегда Здесь: Я здесь – абсолютная прагматическая истина, то есть это выражение не может быть неправдой. Термин Э.с. принадлежит логике. Его придумал Бертран Рассел. Но на самом деле тройка Я, Ты и Он в наибольшей степени принадлежит лирической поэзии – самой эгоцентрической деятельности в мире:

Я вас любил; любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил, безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

(Э.с. выделены мною. – В.Р.)

Впервые на это стихотворение обратил внимание и проанализировал его в 1960-е гг. Р.О.Якобсон. Он показал, что лирика в сущности не нуждается ни в каких метафорах, достаточно столкновения этих трех Э.с.: Я, Ты и Он (Другой). Она (любовь) также отчуждена от разговора, потому что Она теперь принадлежит Ему (Другому).

Особенность Э.с. состоит в том, что они не называют, а указывают, поэтому Рассел считал, что главным Э.с. является “это”. Оно употребляется при так называемом указательном (остенсивном) обучении языку: “Это – яблоко” – с указательным жестом на яблоко; “Это – дерево”, “Это – человек”; “А это – Я”– чему обучить гораздо труднее. Потому что для каждого Я – это он сам. Поэтическое Я находится на границе различных смыслов и ситуаций, на границах возможных миров (см. семантика возможных миров).

Современный исследователь С.Т.Золян пишет: “Поэтическое “Я” закреплено за тем миром, в котором оно произнесено, причем в составе истинного высказывания. Но это не наш актуальный мир: ведь самактуальный мир есть дейктическое понятие, задаваемое координатой “я” [...]. Поэтическому “я” в одном из миров будет соответствовать биографический Пушкин, в другом – я, конкретный читатель. Но и пушкинский, и мой актуальные миры выступают относительно текста как возможные. Как актуальный (то есть действительный. – В.Р.) с точки зрения выделяемого “я” говорящего лица выступает мир текста. [...] Нет никаких жестких требований, чтобы Пушкин или я, читатель, в момент произнесения помнили чудное мгновенье. Но само произнесение слов “Я помню чудное мгновенье” переносит меня из моего мира в мир текста, и я-произносящий становлюсь я-помнящим. Текст как бы показывает мне, кем был бы я при ином течении событий, то есть описывает меня же, но в ином мире.

Посредством “я” устанавливается межмировое отношение между указанными мирами, само же “я” идентифицирует помнящего и говорящего. Я не становлюсь Пушкиным в момент произнесения его слов, но я и Пушкин становимся “говорящими одно и то же”. Я, так же как некогда и Пушкин, устанавливаем соответствие между моим личным “я” и “я” текста”. Ср. аналогичную мысль, нарочито обнажающую это соотношение, в знаменитом стихотворении Дмитрия Александровича Пригова:

В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди лежал, недвижим, я...

Я – Пригов Дмитрий Александрович...

Я, я лежал там, и это кровь сочилася моя...

В прозе ХХв. подлинным первооткрывателем и певцом собственного Я был Марсель Пруст в своей лирической эпопее “В поисках утраченного времени”. Вот что пишет об этом академик Ю.С.Степанов: “Следуя за Бергсоном, Пруст полагает материальным центром своего мира “образ своего тела”. [...] Весь роман начинается с ощущения этого образа: иной раз, проснувшись среди ночи, “я в первое мгновение даже не знал, кто я, я испытывал только – в его первозданной простоте – ощущение, что я существую, какое, наверное, бьется и в глубине существа животного, я был простой и голый, как пещерный человек”. [...] Но дальше в разных ситуациях, не подряд, но последовательно снимаются телесные пласты и остается внутреннее “Я”, которое в свою очередь расслаивается на “Я” пищущего, “Я” вспоминающего, “Я” того, о ком вспоминают, на Марселя в детстве и т.д., пока не остается глубинное, предельное “Я” – “Эго”. И, в сущности, о его перипетиях и идет речь. Оно – подлинный герой романа”. В сущности, Я – это и есть целый мир, мир, который, по выражению Эмиля Бенвениста, апроприируется, присваивается мною. Я мыслю, я говорю, я существую, я называю и я именуюсь. Я являюсь сам своим предикатом. Пока есть кому сказать: “Я”, мир не погибает.

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайняя степень вещества; [И]

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю.

Я царь, – я раб, – я червь, – я Бог.

(Г.Державин)

В эксцентрической форме русского концептуализма эта идея всеобъемлющего Я выражена в стихотворении русского поэта Владимира Друка (приводим его фрагменты): иванов – я петров – я сидоров – я так точно – тоже я к сожалению – я видимо – я видимо-невидимо – я в лучшем случае – я в противном случае – тоже я в очень противном случае – опять я здесь – я, тут – я к вашим услугам – я рабиндранат тагор – я конгломерат багор – я дихлоретан кагор – я василиса прекрасная – если не ошибаюсь я там, где не вы – я там, где не я – я чем более я тем менее я тем не менее – я И КТО ЕСЛИ НЕ Я? Я ЕСЛИ НЕ Я? Расслабьтесь, это я пришел...

Лит.:

Рассел Б. Человеческое познание: Его границы и сфера. – М., 1956.

Якобсон Р.О. Поэзия грамматики и грамматика поэзии // Семиотика / Под ред. Ю.С.Степанова. – М., 1983.

Золян С.Т. Семантика и структура поэтического текста. – Ереван, 1991.

Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. – М., 1985.